Кирилл Гелех - W: genesis

– Нет, мы так не думали! – моментально проскрипел болезненный консульский голос. Его слезящиеся, покрытые паутинами красных воспаленных жил, рысьи с желтизной глаза пробежались по подчиненным, – Не думали! Я чего угодно ожидал, но не подобного, идиоты! Нет, но ладно Зеро прошляпили, ладно полуживого овоща завалить не смогли, но чтобы вот так запросто сюда… Сюда! – сипло выхрипел Марат с надрывом. – Приперся Химмель и как ни в чем ни бывало… Здравствуйте! Меня зовут Химмель, как я знаю, меня ждут… Гостиницу нашел, мать его, блядь!

– Господин консул, – начал Гаспар. Он лучше остальных знал реальность угрозы подобных реакций начальника. – Никто не говорит, что сработано без шероховатостей. Но вы желали проверить и проверка завершилась удачно.

– Да пошел ты знаешь куда?! – ниже всех присутствующих минимум на голову, сутулый, тощий, хромой, рябой и хриплый, консул Бронштейн взглядом сковал присутствующих. – Без шероховатостей было бы получить сведения о том, что эта собака жива и находится где-то в Новом Свете.

– Он теперь называется не Новый… – неумышленно поправил видный, высокий мужчина, о чем быстро пожалел.

– Пасть закрой, – откровенно уродливое лицо Марата вместе с желчными глазами впились в говорившего. – Ты же отвечал за ликвидацию, Секариус, если не ошибаюсь?! Что, никого получше, чем слепая от злобы, обезумевшая психопатка не нашлось?! Тебе короткий ликбез устроить как проводить такие операции, а?! Вмиг устроим. Эмпирически покажу, прямо на твоей женке и отпрысках!

Мужчина, названный Секариусом, побледнел.

– А ты, – консул обратился к жгучей брюнетке, стоявшей чуть позади мужчин, – Указание давалось четкое, четче некуда: следить за ним! Следить, чтоб тебя! А не присылать мне… – консул дрожащей, тонкой рукой полез в карман и достал бумажный огрызок. – «Объект исчез из поля зрения. Никакой информации о месте следования и способе отбытия передать не можем». Ты чего, с ума сошла, милая моя? Охуела, я тебя спрашиваю?!

– Господин Бронштейн, мы обследовали окрестности и всю лечебницу, но абсолютно никаких следов не обнаружили. Даю честное слово, обследовали каждый сантиметр, – проговорила женщина необычайно томным, красивым голосом, – Я свою работу знаю. За результат я отвечаю жизнью.

Лицо Марата окаменело. Гаспар напрягся: за подобным выражением оспинного лица всегда следует реакция.

– Ну что ж, – ровным тоном сказал Марат. – Отвечай. Гаспар, организуй-ка нашей непревзойденной Лисе полет, пожалуйста.

– П… Простите? – грубое, смуглое лицо Гаспара окрасилось удивлением. Женщина в страхе попятилась.

– Ты слышал.

Проглотив какой-то комок и внутренне пересилив себя, под молчание остальных «коллег», Гаспар железной хваткой за секунду молча скрутил коллегу, перекидывая ее через мраморный балкон. Она не кричала, ибо мужчина умело заткнул ей жесткой рукой рот, лишь инстинктивно брыкалась, безумно вращая глазами.

– Постой, – остановил подчиненного консул. Подошел к дрожащей женщине, сдавленной в руках подчиненного. – Летишь секунд десять, учитывая высоту и разбиваешься. А потом я говорю всем… эээ… – он снова обратился к записке, – «Никакой информации о месте следования и способе отбытия передать не могу». Нормально? Сойдет?! – Марат скомкал бумажку и кинул в лицо подчиненной. Та простонала.

Консул тяжело дышал, облизывая язвенным языком потрескавшиеся, шершаво-сухие губы. Воздух на такой высоте был холодный и свежий. Марат укутался в свое черное пальто.

– Отпусти, – прохрипел он после недолгой паузы. Ярость, застилавшая глаза, вошла в контролируемую фазу и постепенно гасилась.

Гаспар повиновался: аккуратно поставил брюнетку обратно. Бережно отряхнул ее, поправил волосы. Она не заплакала, ни одной эмоцией не подала виду о своих ощущениях. Осталась стоять. Гаспар же подобрал бумажку с ее донесением и сунул в карман.

– Итак, милые коллеги, сработали мы плохо. По всем фронтам, – начал консул. – Но что было, то было, прошлого не исправить, не вернуть. Зеро движется сюда. Прибудет скоро.

– Откуда знаете? – спросил молчавший до этого пожилой мужчина с богатейшей седой шевелюрой и с шрамами на все лицо.

– Чую, – злобно ответил консул. – Я их всех кишками чую! Он где-то рядом. А что касается «В», то бывший маршал, если опомнится, прольет нам такое количество дерьма, что мы захлебнемся! А сделать ничего теперь с ним нельзя. Во всяком случае, на данный момент. Паскуда, висел на острие нашего ножа целое десятилетие. Не слушал бы вас никого, б-б-э-ть, надо было его грохнуть! Ой-ой-ой, советчики, едрить вас всех… Сука, крутится теперь здесь, рядом с другими уродами… Я тоже хорош… Кто меня вообще дернул их приглашать? С чего вдруг в голову такая моча ударила? Гаспар, хоть ты бы остановил!

– Да я… Как бы… – начал было смуглолицый виновато, но Марат его не слушал – он облокотился на край балкона, сделал глубокий хриплый вдох, тон его речи понизился, потом превратился в невнятное частое бормотание с самим собой. Никто из присутствующих не шевелился и в выражении лица не поменялся. Чего нельзя никак было сказать про самого Марата: его морщинистые отталкивающие любого черты заиграли и живо зашевелились, желто-красные, капиллярные глаза как муравьи забегали из стороны в сторону, из стороны в сторону, из стороны в сторону, туда-сюда, туда-сюда, туда-сюда…

– А эти мои гарпии-наседки с какого перепугу согласились? С какого перепугу? И все эти уроды ведь нашлись, все отозвались почти, почти, почти… Почти… Почти… Все ли? Все, все-е-е… Знают, знают чего-то падлы, нелюди, ох знают, надо было добить их, надо было их там всех добить, махом, да, единым махом, рассовать по траншеям, вместе с остальными, и каждому по пуле, каждой по пуле, всем по штыку, и оставить там, в прошлом, ох, оставить, смять их, раздавить, как жуков, как мух перебить, не хватило рук, не хватило воли, надо было добивать, очищать пламенем, очищать каленым железом, жечь все, все выжигать, до самых глубин вычищать человечью тварь, мять и плавить ее, плавить и мять, месить, как гниль, как говно, как глину!…

Гноящиеся очи консула блестели в огненном рассвете, изнутри их зажигался огонь, огонь яростный, не ведающий усталости и милосердия, словно этот огонь и был там, был всегда, где-то внутри немощного тела, потаенный и насильно притушенный, огонь превращался в пламя, и пламя выливалось, не находя себе места, выливалось наружу во внешний мир, выливалось гноем, из воспламененных очей, бегающих туда-сюда, туда-сюда, туда-сюда…

– А-а-ах, вытащите меня, сжег бы все, объял пламенем, ох вы думаете не хватит меня, думаете не хватит?! Ничто не успокоит меня, ничто, ничто, никогда, ни за что, только революция, только до конца, пока не увижу ваши простреленные мозги, пока не отведаю их сам, лично, единолично, ваши стекающие мозги по застенкам нашим, бестолковые мозги, думаете зажали меня, думаете я успокоился, думаете испугали, ох, поплатитесь, ха-а-ах, нашли себе соломинку, не спасет ваша рейханская шваль, не-е-ет, не спасет, не спасет, ничто среди мирских юдолей вас не спасет от меня, только стегать каленой плеткой, стегать и стегать, пока из свиней не превратимся в людей, без жалости, без суждений, бегите лучше, эти ваши тайны, эти ваши ауры, все подчинено материальному, имел я, имел я раком ваш идейный мир, через кованного человека – в небеса! И небо уже близко! НЕБО УЖЕ БЛИЗКО!…