Гвидо Згардоли - Второй шанс Роберта Уоррена

– Понятия не имею.

– А что скажете о его одежде?

– Старомодная.

– Это я и сам вижу. Но она настоящая?

– Не знаю, не могу сказать.

Лицо майора скривила гримаса разочарования:

– Как-то многовато «не знаю», лейтенант. Интересно, что вы тогда вообще здесь делаете?

– Я врач, майор, и привык лечить живых. А замороженные – не моя специальность.

– Но этот ребёнок, насколько я понимаю, жив? Вот и займитесь им.

Джессоп собрался было ответить что-нибудь этакое, о чём в будущем наверняка пожалел бы, но тут в дверь тихо, вежливо постучали.

Вошёл профессор Уоррен.

– Как насчёт чашечки кофе? – предложил он доктору Джессопу, но, заметив майора, добавил: – Может, тогда отложим?

– Не стоит, – надменно бросил Оллистер. – Я уже ухожу. К сожалению, лейтенант Джессоп не смог дать мне нужных ответов. – И он вышел, протиснувшись между двумя мужчинами. Те молча взглянули ему вслед.

– Он хочет невозможного, – заметил Джессоп.

– А кто не хочет? – усмехнулся Уоррен, заглядывая в каморку.

– Располагайтесь, – махнул рукой доктор.

– Думаю, не стоит. Так что насчёт кофе?

– Сейчас, только куртку надену.

Взяв в баре кофе и пару пончиков, они уселись в глубине длинного узкого зала, напоминавшего полутёмные салуны Дикого Запада на старых выцветших фотографиях.

– Ну, как он? – спросил Уоррен, дождавшись, пока Джессоп проглотит кусок пончика.

– Ставлю капельницы от обезвоживания. И положил под инфракрасную лампу, чтобы согреть.

– Понятно, но я имел в виду состояние мальчика, – Уоррен не отрываясь смотрел на доктора, словно от его ответа зависело что-то очень важное.

– Пульс участился, дыхание стало ровнее. Но вы же, наверное, хотите знать, когда он откроет глаза и заговорит? Если, конечно, он вообще это сделает: кислородное голодание могло нанести мозгу непоправимый ущерб.

– И каковы шансы, на ваш взгляд?

– Даже не знаю. Ничего подобного ещё не случалось – во всяком случае, в истории человечества. У меня нет ни описаний, ни статистики.

– Понимаю. Но теперь, похоже, всё же случилось.

– Да уж, – буркнул Джессоп, уставившись в стену за спиной профессора, – случилось. И я до сих пор не могу в это поверить.

Кивнув, Уоррен поднялся и двинулся к выходу.

– А как же кофе?

– Просто повод поговорить.

Дойдя до двери, профессор вдруг остановился и снова подошёл к столу.

– Я всё задавался вопросом… – сказал он с тревогой в голосе. – Думаете, он… Понимаю, это может показаться глупым, но…

– Разумеется, – ответил Джессоп. – Возвращаться проще.

Ближе к обеду, когда почти весь персонал станции собрался в столовой, Уоррен снова направился в лазарет. Он постучал, но ответа не дождался, поэтому просто вошёл, стараясь не шуметь, словно там, внутри, спал маленький ребёнок и хватило бы любого скрипа или даже кашля, чтобы его разбудить.

«Ледяной мальчик» лежал на той же кровати, куда его накануне уложили Уоррен с доктором Джессопом. На его левой руке была закреплена тонкая трубка, обратный конец которой уходил в висящую вверх ногами бутылку. Над изголовьем поблёскивала красным тепловая лампа. Мальчик был одет в синюю военную форму, рукава и штанины которой доктор наскоро укоротил ножницами – получилось что-то вроде пижамы. Прежняя одежда, высушенная и аккуратно сложенная, лежала в шкафчике: как справедливо заметил Джессоп, она ещё могла пригодиться.

Профессор встал у кровати, глядя на эту маленькую форму жизни, на узкую грудь, вздымавшуюся под суконным одеялом почти незаметно, но размеренно и спокойно.

Уоррен и сам не понимал, зачем пришёл: может, просто хотел снова увидеть мальчика? «Ну вот, увидел, – сказал он себе. – С ним всё в порядке, или, по крайней мере, так кажется. Теперь иди туда, откуда пришёл».

– Почему бы вам не присесть? – голос доктора Джессопа заставил профессора вздрогнуть. Доктор жевал бутерброд, весь его халат был усыпан крошками.

Уоррен сел на стул задом наперёд, как человек, решивший надолго не задерживаться. Теперь, когда не мешал свет лампы, он заметил, что кожа мальчика приобрела оттенок вощёной бумаги, вроде той, в которую заворачивают продукты. Цвет лица, невысокий рост и общая истощённость (мальчишка словно ссохся, подумал Уоррен) мешали определить возраст: лет десять-одиннадцать, если верить доктору Джессопу. Профессор задумался, каким был в этом возрасте Джек, но, сколько ни старался, не мог вспомнить. Помнил только бейсбольную форму. В шкафу.

Уронив руки на колени, он около часа молча и неотрывно смотрел на мальчика. Потом, решив, что уже достаточно, встал и так же молча ушёл.

Остаток дня Уоррен провёл в лаборатории, избегая Алекса и доктора Джессопа, а заодно и всех прочих коллег. Ему не хотелось ни с кем говорить, не хотелось возвращаться к ребёнку, не хотелось ничего о нём знать. Лёд растаял. Пришло время заняться планом.

Несмотря на слабый луч света, проникший в мысли профессора, и очевидность причин, этот свет вызвавших, больше он в лазарет не вернётся.

Однако вскоре после ужина Уоррен снова оказался у знакомых дверей, и снова почти невольно. Доктор Джессоп встретил его с улыбкой и совершенно не удивился, будто прекрасно знал, что профессор вернётся. Что ни говори, подумал Уоррен, в другом месте и в другое время мы, наверное, даже могли бы стать друзьями.

На следующий день профессор пришёл снова, потом опять, и так всю неделю. Входя в лазарет, он молча садился у кровати, где лежал «ледяной мальчик».

Джессоп не задавался вопросом, что заставляло профессора Уоррена искать общества этого мальчика. Какой бы ни была причина, она имела не больше значения, чем то, куда указывают в здешних краях стрелки часов. Однако доктор считал важным, чтобы ребёнок, независимо от своего состояния, время от времени чувствовал рядом чьё-то тепло.

Впрочем, сам Уоррен тоже не смог бы объяснить, зачем приходит, да и не стал бы пытаться. Ему достаточно было раз взглянуть на спокойное лицо мальчика, чтобы почувствовать, как яркие лучи солнца разгоняют тьму и придают его разуму новых сил. Да, план тоже оставался где-то там, задвинутый в дальний угол сознания, хотя и готовый, пусть не в ближайшее время, вновь обрести актуальность.

Доктор Джессоп был совершенно уверен: даже в бессознательном состоянии пациенты слышат слова присутствующих в палате и это способствует их пробуждению. Однажды вечером он рассказал Уоррену, что и сам иногда обращался к мальчику, подробно описывая ему свои действия. И тогда профессор решился. На следующий день он появился в лазарете с книгой в руках.

– Уолт Уитмен, – прочёл на обложке доктор Джессоп. – Стихи.

Не зная наизусть ни детских рассказов, ни сказок, профессор взял за правило в каждый свой приход прочитывать хотя бы по паре страниц: то стихи любимого Уитмена, то главу из справочника по квантовой физике или брошюрку о выживании на арктической военной базе. Как-то ему даже попалась статья о здоровом питании в условиях Заполярья. Не обращая внимания на самодовольные подмигивания доктора, Уоррен надевал очки и читал, время от времени катая в руке найденный у мальчика чёрно-белый камешек: ему нравилось ощущать под пальцами эту абсолютную гладкость.