Ксения Еленец - В плену у свободы

Однако, хорошие новости на этом закончились. Экономить препарат оказалось не слишком просто. Сколько её держат в плену, Четвёртая не знала – она сбилась со счета на семнадцатом дне – но препарат, даже учитывая совсем маленькую дозировку и использование исключительно в стрессовых случаях, стремительно таял.

Последняя инспекция принесла Четвёртой новый повод для отчаяния – даже при мизерном расходе, эмоблокаторов осталось на три-четыре раза.

Плотина, сдерживающая натиск вируса безумия, и без того ослабшая в последнее время, затрещала совсем уж надсадно.

– Что-то наша милая гостья совсем спала с лица, – с преувеличенным сочувствием протянул Овод. Безумцы чуяли нестабильность Четвёртой, словно звери свежую кровь. Особенно Овод и Молох. Эта парочка одинаково-грязных патлатых недомерков – оба совсем сопляки – трепали нервы Четвёртой с особым тщанием. Словно, от этого нехитрого занятия зависела величина их пайка. Впрочем, Четвёртая не удивилась бы такой системе поощрений.

– Жалкое зрелище, – лениво поддакнул Молох. Лица неразлучников озарились одинаково ехидными усмешками, и Четвёртая поняла, что они подготовили какую-то особенно изощрённую гадость.

– Ещё более жалкое зрелище ждёт нас тогда, когда Бес соизволит почтить эту палатку своим присутствием.

Шакал, до этого момента тихо перебирающий струны гитары, неожиданно изменился в лице и так яростно рявкнул на парочку недомерков, что все обитатели палатки нервно дёрнулись.

– Задрали, шкеты! Только и умеете, что пальцем в кровоточащих ранах ковыряться. Проваливайте, пока я не решил укоротить ваши поганые языки.

Неразлучники скорчили недовольные рожи, но из палатки вылетели весьма споро.

Четвёртая, пораженно взирающая на развернувшуюся сцену, с трудом сдержала расползающиеся в дебильной улыбке уголки губ.

***

Детей нельзя признать Потенциальными. Психика детей до определенного возраста нестабильна по своей природе. Её нужно поддерживать блокаторами и грамотными воспитательными методами, тогда к концу подросткового возраста сформируется здоровый человек.

Детство – вообще славная и беззаботная пора. Четвёртая плохо её запомнила, но чувствовала что-то смутно-тёплое, когда пыталась выловить воспоминания того времени. В детстве Четвёртая звалась иначе. Многозначный регистрационный номер, данный при рождении, значился только в личном деле, а её все звали ласковым вымышленным именем. Это позже, получив статус Потенциальной, Четвёртая потеряла право на родителей, детских друзей и детское имя.

В приюте, куда Четвёртую направили решением медкомиссии, её звали тремя последними цифрами идентификационного номера. Длинно и неудобно, но Четвёртой было все равно как зваться. В то время её вообще ничего не трогало, что, вероятно, было большим благом. Врачи вкачивали в неё убойные дозы блокаторов и Четвёртая большую часть времени проводила в заторможенном забытье, машинально выполняя предписание воспитателей. Редкие и болящие моменты просветления Четвёртая намеренно вытравливала из памяти.

Кто и когда принял решение о том, что она годится для военной службы, Четвёртая не знала. Более-менее осознанно она чувствует себя уже у ворот Базы. Четвёртая озадаченно мотает головой, окруженная такими же растерянными ребятами и совершенно не понимает, как здесь очутилась.

Четвёртой повезло, сообщают ей Инструктора. В своём потоке она одна имеет четвёрку в конце идентификационного номера, в связи с чем будет щеголять однозначным именем. Новоиспечённая кадетка послушно радуется и отправляется знакомиться с другими салажатами.

Первый год на Базе летит незаметно. Новичкам трудно и больно. Ни в последнюю очередь из-за маленьких доз блокаторов – их приучают своими силами бороться с вирусом. Но время идет, тело и дух крепнут, голова уже не пухнет от объема получаемых знаний и Четвёртая понимает, что совершенно счастлива.

Она нашла место, где можно жить почти по-людски, без лошадиных доз препаратов. Жить среди таких же потерявших место в нормальном обществе отщепенцев, и при этом чувствовать себя важной и полезной.

Постепенно Четвёртая обрастает знакомствами, набирается сил и знаний и начинает считать себя практически неуязвимой.

До той роковой вылазки.

***

Ни одна из лекций о Мёртвых землях не подготовила Четвёртую к тому, с чем ей предстояло столкнуться.

Железная сетка под напряжением – граница обитаемого мира – делила старый город на две неровных части. Все года обучения курсантам втолковывали, что за сеткой простирается совершенно иной мир. Серый, безжизненный, жестокий. Мир, где каждая букашка готова и способна тебя убить. Реальность оказалась другой. Менее трагичной и более нелепой. Когда группа, обмирая, прошла сквозь врата… ничего не изменилось.

Те же облезлые брошенные многоэтажки, та же неукротимая ядовито-зелёная трава по пояс. Даже пёстрые бабочки, яркими кляксами разбавляющие зелень пейзажа, те же. Надсадный рёв кузнечиков, пробирающийся под кожу зной и узкая тропинка впереди – ровно то же, что и по ту сторону.

Сбитая с толку, Четвёртая решила ничего не анализировать. Просто идти и вбирать косвенно знакомые пейзажи.

Лес, который жители Обитаемого города вживую увидели впервые, лес, обнимающий городскую окраину ненавязчиво-плотной древесно-зелёной лапой, произвёл на Четвёртую неизгладимое впечатление. Оглушенная величеством пейзажа, она допустила крамольную мысль, что о таком зрелище впору слагать стихи. И плевать, что они запрещены. Можно написать и сжечь, как делали на Базе мятежные сумасброды из старших групп. Главное, выплеснуть это непонятное сосуще-жгущее чувство, поселившееся в груди с момента пересечения Городской границы.

Стойбище безумцев оказалось пугающе близко – всего-то день пешего перехода по раскаленной, воняющей жжёным асфальтом пригородной дороге. И совсем не таким, как его расписывали инструктора.

Обычный палаточный городок на обычной поляне пригородного леса. Цветастая заплатка на зелёно-коричневом пейзаже. Ничего серого и, признаться, страшного. Так Четвёртая думала ровно три минуты, пока из-за деревьев не хлынули хозяева лагеря.

Безумцы были стремительны и агрессивны, словно дикие осы, обороняющие свой улей. Вирус придавал их телам скорости и выносливости, а единственную слабость – плохую тактику – маскировал тот же безумный напор. Четвёртая успела лишь осознать, как бесполезно строить тактические комбинации, стоя на пути наводнения, когда была сметена и повалена на землю.

Поражение, оглушительно-стремительное, ввело Четвёртую в оцепенение. Она потеряла в море шума и крови способность ориентироваться и связно мыслить, но в одном была уверена железно: в плен взяли не только её. В этом Четвёртая убедилась позже: увидела в прореху палатки вереницу связанных товарищей, уходящих под конвоем прочь от стойбища безумцев.