Сергей Попов - Небо цвета крови. Книга вторая. Дин

«Пока еще светло, опять пойду тем же маршрутом, что и утром. Дойду до конца. Может, чего увижу… – поразмыслил Дин, не различая иных путевых вариантов, – выбора все равно нет…»

И, весь серый, как надгробие, неузнаваемый, переживая, – Остроклюву:

– Тебе надо продержаться до моего прихода. Слышишь? Я добуду лекарства. Честное слово! Только дождись!.. – как смог промыл ранки, перебинтовал ожоги, осторожно перенес ворона на раскладушку: – Я оставлю тебе впрок еды и воды. Обязательно подкрепись, хорошо?..

Остроклюв, будто мягкая игрушка, безучастно лежал, часто вздрагивал от непрекращающихся страданий, судорожно загибал коготки, по-жабьи раздувал зоб в заостренных антрацитовых перьях, зарывался раскрытым клювом в пружины. Совсем плохой. Слабел с каждой минутой. Поторапливаться бы уже…

Дин секунду еще посидел рядышком, а после с хрустом в коленках поднялся, оттащил волка в погреб-морозилку, дабы не попортился за время отсутствия, налил Остроклюву доверху миску воды, положил щедрый кусок волчатины, по-новому наполнил термос и, сказав короткое «жди», – опрометью за дверь.

На поиски неведомо куда.

***

День умирал. Догорал солнечный диск, обливался сполохами ало-бордового пламени. Небеса цвета красного мрамора потихоньку обряжались в ночные бархатные наряды, мрачнели. Редкие киноварные облака неподвижно и страшно нависли над пустошами, казалось, застыли навек. И только тонкая, от востока до запада, огненная нить заката еще давала отпор подступающей тьме, делилась светом, на последнем издыхании оттягивая наступление ночи…

Дин, утопая в снегах, упрямо шел на нее, как мотылек на уличный фонарь. Исчезни она – наступит кромешный мрак. А зимние сумерки темнее осенних и стократ короче: не успеешь оглянуться – и беззвездная глухая ночь, когда всюду стережет смерть, а всякий шаг слышат хищные уши.

– Столько уже прошел – и ничего! Колдовство какое-то! Я что, по кругу хожу, что ли?.. – паникуя, раздражался Дин, грыз глазами темноту, точно филин, напрягал зрение. Слева и справа, спереди и сзади – одно и то же: холмы да поля с огрызками деревьев. Менялась только ландшафт: из возвышенности – в низины, из низменностей – вверх по склонам, пригоркам. И больше ничего. Пустоты. И добавлял, усиливая внутреннюю смуту: – А дом мой теперешний? Кто его отстроил? Кому в голову пришло лезть в такую глухомань? А вдруг тот человек до меня – последний?..

Вопросы эти громом гремели в голове, путали, пугали, сбивали с толку. Но отвлекаться сейчас никак нельзя – поблизости бродят звери, нужно быть начеку. Слепой путь вел в никуда, обессиливал. Таяли надежды что-то найти. Здравый смысл умолял поворачивать назад, а Дин непреклонен, все давно решил. Снег в преддверии ночи твердел, ногам поддавался с нежеланием, вероломно крошился с треском. Кто это слышал – выл, клокотал, заливался плотоядным смехом, рассказывал остальным. Миг – и о человеке знала вся округа. Все чаще перед глазами Дина мерещились тени, близко доносились звериное рыканье, копошение, трение шерсти о мертвую кору. Окружают? Откуда бросятся? Про лук давно и думать забыл – толку мало, никого не разглядеть, – хватался за нож. Впустую: никто не нападал. Неужели не видят? Или издеваются? Изводился, неслышно бранился, дергался от каждого звука. Уже не раз ловил себя на мысли, что пора бы прерваться, подыскать укрытие, отдохнуть, поесть, погреться – идти сквозь незримость – безумие! – да катастрофически нет на это времени: дома гибнет ворон, друг, на счету каждая минута. Тем, кого никто не ждет, этого не понять…

Стемнело. Задул пронизывающий ветер. Дин мертвыми лесами плелся долго, уже почти ощупью. От волков прятался за деревьями, мерз, молился со страху. Кололо правый бок, колени гудели, стоп не чувствовал, почти пустой рюкзак представлялся забитым под завязку, давил на плечи. Губы мечтали отпить кипятка, а он – на вес золота. Понемножку клонило в сон, накрывало. Монохромный мир перед глазами будто бы слипался в сплошной черный прямоугольник, сжимался со всех сторон, обманно стихал. Где же путеводная звезда? Луна? Куда подевались, когда вы так нужны?.. Один раз, дремля на ходу, споткнулся о сваленный сук и чуть не укатился с крутого склона – чудом зацепился за корень. Глянул вниз – и пропотел от ужаса, сглотнул: дна нет – бездна, упади туда – не соберешь костей. Бог отвел. Едва не поломался, пора куда-нибудь забиться, переждать ночь – хватит безрассудства на сегодня! с удачей не шутят! – но Дин опять в пути, идет вперед, черт знает куда.

– Не на необитаемом же… острове, куда-нибудь… да выйду… – засыпая, нашептывал Дин, точно в лунатизме, трогал бурчащий изголодавшийся живот. Все виделось в желто-синих точках, в ряби. – Выйду…

«Выйду, выйду… – что-то вторило в мозгах, – выйду…»

Тупое упорство и вера – иногда сильные союзники. Дину странным образом повезло. Воющие чащобы, заросли и снежные заносы, изжевав уставшего сонного охотника, неожиданно выплюнули его к железной дороге. Та раздвинулась перед ним внезапно, бескрайней сероватой полосой, ошеломила. Вдоль нее – раскисшие нагие столбы без проводов, многие рассыпались, какие-то лежали поперек рельсов, ненужные, кинутые, точно лесозаготовки, выкатившиеся из мчащегося грузового вагона. Сотни, наверное, не счесть. Темнота и полусон ваяли из них небывальщину, живых чудовищ, уродцев. Впереди – другая чаща, непроходимые кущи, беспредельность. У того и слезы радости, и шок: вот и человеческий след, нужно лишь дойти до станций, а там!.. Но вдруг оба конца ведут в тупик? Распутье лживо…

Слипающимися глазами, позевывая, Дин перечеркнул пути незрячим взглядом слева направо, вздохнул, зачесал макушку, озадачился: какую сторону избрать? Восток, запад? И сколько же идти еще? Трудности выбора ужасали ошибками, выворачивали руки. В надежде на ответы, на лучшую видимость взобрался наверх, оскальзываясь о гальку, о лед, но глаза ударились о тьму и предали. Вновь завертелся, как будто что-то потерял. Краев дороги по-прежнему не видать. И гадай, куда они за собой утащат. Утомление и рельсы голосили, перебивая друг друга: «Присядь! Отдохни!» Плюнул, повиновался. Качаясь, сел, обхватил голову. Как быть?

– Хоть монетку кидай, в самом деле. Не знаю, куда. Ну не знаю я… – весь в замешательстве вытащил термос, напился кипятком, хотя предпочел бы сейчас чего покрепче, прицыкнул. По телу растеклась пьянящая теплота. Мороз разом отошел, за ним – сонливость. Поел холодной пресной коурмы, наелся. Долго по-кошачьи облизывал жирные пальцы. В животе промурлыкал сытый зверь, воцарилось спокойствие, вернулись силы. От долгого голодания разыгралась икота. Продолжил потом: – Ладно, нечего высиживать. Думать надо, чего делать…