Михаил Медведев - Кровь и чернила

– Код 4-4. Код 4-4! КОД ЧЕТЫРЕ-ЧЕТЫРЕ!

– Сам ты четыре-четыре, падла!

Все в доме сбежались и расселись перед жирным задом Зо-зо, пялясь в установленный там экранчик. Похоже, Шпатель своими экспериментами с тележопиком, достойными забав сумасшедшего учёного, случайно взломала какой-то секретный сигнал. А это было действительно интересно…

– Шпатель, ты что творишь? – крикнул Барсик.

– Да ничего. Сами слушайте.

– Код 4-4. Обнаружены анимационные кадавры. Повторяю: анимационные кадавры. Местоположение: Калинов, дом в лесу.

– Какой ещё дом в лесу?

– Да никакой.

– Выслан Освальд Q16. Повторяю: в сектор выслан Освальд Q16.

– Вот ещё освальды, суки. – пробормотал про себя Карим. Да-да, он был наслышан про их проделки.

– Реалисты пришли сюда, чтобы спасти человечество. Истребить мультяшек в секторе до последнего анимационного кадавра. Повторяю: истребить мультяшек в секторе до последнего анимационного кадавра.

– Что? Причём здесь Реалисты? – крикнула Лаэрта. Они что, к нам пришли?

– Расслабься. – сказал Карим.

– А всё-таки это неспроста. – заявил Шнурок. – Всё-таки это неспроста…

– Возврашайтесь с победой. Во имя свободы! Во имя свободы! Слава Реалистам! Слава. Смерть нарисованным тварям.

– Это… похоже… про нас. – сказал Шнурок. Ты ещё попляшешь со своим нарушением политкорректности. Мы не нарисованные твари, мы… мы… альтернативно сотворённые, если так сказать.

– А если честно… я ещё… – сказала Шпатель.

– Что?

– Да ничего интересного. Я просто люблю ковыряться в носу.

– Фу…

– Да не фу…

– Ну, это не самая большая проблема. Нам теперь… ЖОПА!!!

– Пащлы дефать! – крикнул Карим.

– Куда девать? – спросил его Шнурок.

– Да никуда ничего, блин, не девать! Нам надо защищать хату! – крикнул Карим.

Тут же в домике в лесу начались приготовления. Ведь кто с мечом придёт, от меча и погибнет, как говорил полный тёзка одного известного бодибилдера.

Все были заняты. Шумиха в доме разбудила уже заснувшего от скуки воробушка, и он улетел вглубь леса. Шпатель возилась с "Арахной", рассматривая её преимущества и недостатки в бою. Маша, вспомнив про свои способности, начала рисовать свои каракули ещё интенсивней. Барсик готовился к бою.

И вот, когда приготовления кончились, началась долгая, драматическая, театральная речь Шнурка:

– Итак, мы за друг друга ляжем костьми! Один за всех и все за одного… Брат за брата, и это за основу взято… Да будет так, ибо вои…

– МОЛЧАТЬ. – раздался гробовой глас издали, прервав воззвание суслика к народу. Таким пафосным тоном могло бы себе позволить вещать только божество.

– А! – вздрогнул Шнурок. – Кхе! Кхе!

Попытка зажечь сердца глаголом обернулись падением души в пятки.

Раздался треск сучьев. Огромный кролик размером со слона, демонической красно-чёрной масти, с ушами и большими глазами, грузно шагал по лесу.

– БОИТЕСЬ МЕНЯ? – обратился он ко всему мирозданию.

– О-о-очень б-б-оюсь… – сказал дед Спиридон, вышедший на охоту на фазанов. Ясный день не предвещал беды, гарантируя, что даже если мясистая птица не будет подбита, по крайней мере, стопарь холодной водки, хлопнутый на лоне природы – то, ради чего стоит жить на белом свете. Однако всё пошло не так. Услышав этот голос, гул и треск, бородатый Спиридон не стал искушать судьбу, бросил ружьё и в страхе бросился бежать. Его морщинистое лицо – каждый мускул на лице выгнулся – выглядело жалко. Казалось бы, уже ничего не могло удивить зажившегося старика: денег нет, страну, за которую он всю жизнь сверхурочно пахал на заводе, развалили, кругом одно хамло и сволочь, смерть дышит в спину, вокруг болячки, и даже адское пекло не кажется ужасным… Но тут Спиридона умудрились напугать так, что он чуть не наложил в штаны. Сова упала с ветки во второй раз.

– ДА. ВЫ БОИТЕСЬ МЕНЯ. ПОТОМУ ЧТО ВЫ ЖАЛКИЕ ЧЕРВИ, КОТОРЫХ Я ЛЮБЛЮ ДАВИТЬ.

– Какие, идиот, черви? – крякнул юберфогель Ганс Шмидту. – Этот кролик, конечно, хорош, но он слишком гросс и гефэрлихь… Ахтунг! Ахтунг!

– КТО ТЫ?

– Их бин Ганс. Их бин дер юберфогель.

– ТЕПЕРЬ Я ОБРАЩАЮСЬ К ЮБЕРФОГЕЛЯМ. ХА. ХА. ХМ…

– О, йа, йа, натюрлихь! – крикнул Шмидт.

– ВЫ СЧИТАЕТЕ СЕБЯ ПРЕВЫШЕ ВСЕХ ОСТАЛЬНЫХ ПТИЦ.

– Зер гут, зер гут. – сказал Ганс.

– Я НЕ ПОНИМАЮ ВАШЕГО ОЛУШЬЕГО ЯЗЫКА.

– Вас ист дас?!

– ТАК ВОТ. ВЫ ОЧЕНЬ НАИВНЫ. ВЫ. ПРОСТО. ЧЕРТОВСКИ. НАИВНЫ. ВЫ СЧИТАЕТЕ СЕБЯ ВЫСШЕЙ РАСОЙ ПЕРНАТЫХ, НО НА САМОМ ДЕЛЕ ВЫ ТАКИЕ ЖЕ ЖАЛКИЕ АНИМАЦИОННЫЕ КАДАВРЫ, КАК И ВСЕ ДЕТИ КАДАВРА МАУСА.

– Доннер вертер! – крикнул Шмидт.

На эти слова чёрно-красный кролик ничего не ответил, а просто занёс над ним свою ногу и раздавил. Птица превратилась в кругляш, который ещё пытался качать права, крикнув: "Шайзе!", но второй удар ноги, раздавивший его ещё сильнее, успокоил его. Он, хрипя, произнёс, обращаясь к Шмидту:

– Майн… фройнт… Май-й-й-йн… фройнт… Флиген, майн… ф-ф-ф-фройнт… шащ… ф-ф-ф-фььььыыыььь…

– ПРОЩАЙ, ОТРОДЬЕ ДОНАЛЬДА. – сказал гигантский кролик несудьбы, наступив на него в третий раз, тем самым убив селезня-фашиста. Шмидт пытался взлететь, но мульяшная сущность, растоптавшая его лучшего друга, сфокусировала пучок энергии в одной из своих передних лап и метнула его в птицу. Он попал в неё, отрезав ей крыло. Шмидт упал, и голый сук пронзил его насквозь. Однако селезень оставался жив.

– А мне не больно…

Убийца, с самого момента своего возникновения не имевший берегов, не любил прерывать страдания своих жертв до того, как выжмет чашу их боли досуха. Поэтому он сфокусировал энергию во второй раз, отрезав второе крыло несчастной птице, сказав таким же громогласным тоном:

– ТЕБЕ НЕ УЛЕТЕТЬ ОТ СОБСТВЕННОЙ НИЧТОЖНОСТИ, ЧЕРНИЛЬНЫЙ ЧЕРВЬ.

– А! Мои крылышки! Мои прелесные крылышки… Найн… Мои крылышки… – взмолился Шмидт, силясь слезть со своего сука. Пощади меня, пощади.

– ТЫ ХУЖЕ ВОРОБЬЯ, ХУЖЕ ПОМОЙНЫХ ГОЛУБЕЙ, ХУЖЕ БАКЛАНА, ХУЖЕ ПЕЛИКАНА.

– А, низший птиц! Он должен умереть!

– НЕТ, ЭТО ТЫ ДОЛЖЕН СТРАДАТЬ.

Заместо этого он снял бескрылого селезня и разорвал его надвое, словно половую тряпку. И пусть вторая половина всё ещё дышала, но ей оставалось недолго. Мультяшки обычно не чувствуют боль так сильно, как люди, но тут всё было решено. Она истошно орала.

– ЛАДНО. Я ПОЩАЖУ ТЕБЯ. ИБО ТЫ НЕ ДОСТОИН СМЕРТИ.

С этими словами, порешив последних юберфогелей кролик-убийца отправился на задание, в сторону дома. Его топот становился всё громче и громче, и он продолжал говорить:

– ЖАЛКИЕ АНИМАЦИОННЫЕ КАДАВРЫ. ОНИ НАСТОЛЬКО НЕ МОГУТ СМИРИТЬСЯ СО СВОЕЙ НИЧТОЖНОСТЬЮ, ЧТО ВЫНУЖДЕНЫ ПОСТОЯННО ОСЛЕПЛЯТЬ СЕБЯ, ЧТОБЫ НЕ УЗРЕТЬ ПРАВДЫ. ОНА НАСТОЛЬКО ГОРЬКА, ЧТО ЛЮБОЙ ЖАЛКИЙ МУЛЬТЯШНЫЙ НИЧТОЖНЫЙ ОРГАНИЗМ ПОКОНЧИТ С СОБОЙ. ОН ЗАСТРЕЛИТСЯ, ПОВЕСИТСЯ, СОЖЖЁТ СВОЮ МЕРЗКУЮ ПЛОТЬ ЗАЖИВО, НЕ ДОЖИДАЯСЬ МОЕГО ПРАВЕДНОГО ГНЕВА. ИБО Я УНЕСУ В МОГИЛУ СТОЛЬКИХ КАДАВРОВ, СКОЛЬКО СМОГУ, ПОКА НЕ ПРИДЁТ МОЁ ВРЕМЯ… УМЕРЕТЬ.