Ураз Баева - У входа в Шахрай

Инспектор придвинул Аяну документ и карандаш. На удивление алфавит и грамматика бакейцев повторяли шахрайский. Аян заполнил графу «ФИО», пропустил «Возраст», указал «мужской» в строке «пол». Нижние графы вроде «профессия», «семейное положение» и «наличие детей» оставил незаполненными. Вернул анкету Инспектору.

В дом зашел Саббит с флягой, полным ледяной воды.

– Тай, а ваш выговор составлю вечером, сегодня и так много дел выдалось. Молодого человека поселим к вам в общежитие, – наставлял Инспектор, пока теперь уже не пленник, а гость опустошал бутылку. – Держите, с этим к завхозу. – Он протянул Аяну еще одну бумажку. – Здесь одежда, постельное. В общем, все необходимое. Завтра с утра подойдете, определим вас на работу.

– Работу? – удивился Аян. Он все еще не до конца поверил, что его не вздернут, как шпиона и мутанта, а его уже хотят отправить работать. Да и кем он мог работать в этой глуши?

– Конечно. – Инспектор уже отвернулся и увлекся грудой бумаг на столе. – У нас не терпят тунеядцев. – Он окинул Аяна взглядом поверх мутных очков и неприятно улыбнулся. Зубы у него были целыми, но желтыми. – Так же должен сказать: вы не должны покидать Баке, пока ваша личность не будет установлена.

Аяну стало неприятно от этой фразы. Что Инспектор имеет в виду? Что за ним будут следить? Его это не удивило, но вот тон Инспектора… На секунду в комнате установилось напряжение, которое нарушил Саббит:

– Инспектор, а что со мной? Возвращаться на вахту? Два часа уж как осталось…

– Конечно, Тай. Проводите парня до общежития, и бегом на дежурство. Хорошего вам вечера.

Мужчины вышли из дома. Пока Саббит отвязывал лошадь, Аян огляделся. Он все еще не мог поверить, что бесконечная синева над ним – гигантский потолок. Солнечный светильник перешел в другой его край и слегка опустился, удлинив тени домов. Свет перестал быть слепяще-желтым, в нем появились розовые искорки. Приближался первый в жизни Аяна Монке закат.

Он мотнул головой: он на Поверхности, в деревне местных, совершенно здоровых пусть и до примитива отсталых, людей. Как такое могло произойти? Неужели жизнь на Поверхности возможна, а шахрайцы не знают об этом? Эта несправедливость заставила что-то в его груди обиженно кольнуть.

– Идем! – позвал Саббит.

Аян сделал глубокий вдох и поспешил за ним, разглядывая все, что попадалось ему на пути. Деревня просыпалась после дневной духоты. Во дворах все чаще появлялись дети, старики и, изредка, женщины, чьи любопытные взгляды ловил на себе Аян из-за заборов. По словам Саббита, работа заканчивалась через час. Мужчины искупаются, поужинают, и некоторые из них сменят своих соседей на охранных постах.

– Работает, говорю тебе! Система эта, с дежурствами. Раньше каждый сам свой двор охранял, да и то, только ночью. Днем на стариков надеялись, что успеют за мужиками послать. Да все равно грабили.

– Мутанты?

– Они самые. Они ж лентяи, не работают, знают только как воровать, да убивать.

– Убивать?! Из-за еды? – ужаснулся Аян.

– Нее, они развлекаются так. Головорезы, что с них взять. Убийцы, насильники. – Саббит отмахнулся от лошади, норовившей укусить его за раненное ухо.

– Но откуда они? И почему среди них только мутанты?

– Как откуда, рождаются ведь. Вот родился у семьи уродыш, куда его девать? Людям показывать стыдно, да и Табель не позволяет. Вот и таскают в степь. Свои уже подбирают, выращивают.

– Своих детей? – ахнул Аян. В Шахрае мутации встречались крайне редко. Ему тяжело было представить, как ребенок, рожденный с таким трудом, будет брошен на произвол судьбы. Только бесчувственные дикари, лишенные понятий человечности, могли поступить так. Да что это за ужасное место, в котором он оказался?

– Угу. Жалко, конечно, малюток, но так уж принято. По закону их усыплять надо, да кто ж своего дитя на такое отдаст.

– Усыплять?! – Аян задохнулся. Да что это за ужасное место, в котором он оказался? – Но, Саббит… Ведь детей и так немного…

– Где это немного? Глянь, сколько чумазых бегает!

И правда, перед ними только что пробежала орава малышей. Сначала Аян решил, что это та же компания, которая встретила их у входа в деревню. Но тут один из детей – бойкий малец с петушиным пером за ухом, удивленно присвистнул при виде чужака. Нет, это были совсем другие дети. И все они были примерно одного возраста – от трех до восьми лет. А значит, где-то должны быть подростки и совсем младенцы. Аян нахмурился.

– А как много, м-м-м, как много детей бывает в ваших семьях?

– Ну и вопрос. – Саббит хмыкнул и почесал коротко стриженную голову. – Да кто как народит. Вон у этих, – он показал на дом слева, с синей крышей. Во дворе носились двое ребят, пяти-шести лет. На крыльце, оперевшись на сухую палку, сидела старушка. Она жевала продетую между редкими зубами соломинку. – Трое или четверо. Еще одного ждут, кажется. Туда дальше дом, там постарше люди живут. У них семеро детей, у самих уже семьи. А у кого вообще нет, не дал им Бог. У нас не ограничено, сколько хочешь – столько рожай. Прокормить бы!

Семеро! Аян не мог представить, чтобы у шахрайской семьи родилось столько детей. Наверное, табличку с их портретом повесили бы в спальне у Губернатора. И все же количество детей не уменьшало чудовищность отношения к новорожденным: усыпление или кощунственная передача мутантам. Вся сущность Аяна протестовала услышанному, однако мозг зацепился за кое-что другое.

–Но почему у вас так много, Саббит? Как же… – он запнулся. Неизвестно, что знали о Вакцинации люди на поверхности. Что, если в их истории не сохранился этот период, или местные запомнили его как-то иначе? – Саббит, а сколько у тебя детей? – Аян решил перевести разговор на более безопасную тему.

Лицо его собеседника потемнело.

– Если б у меня семья была, жил бы я сейчас в общежитии? Ну, а чего спрашиваешь тогда, – неожиданно вспылил бакеец. Очевидно, о себе Саббит не хотел рассказывать. – Иди вон, молча, надоела твоя болтовня.

Их общежитие находилось в глубине деревни и было куда старее, чем дома на главной улице. Двухэтажное строение с облезшей штукатуркой, слепыми окнами и деревянными дверями. Перед зданием был разбит скудный палисадник с полуиссохшими цветами, еле достающие Аяну до лодыжек. Узкая лавочка с облупившейся синей краской зазывала прохожих упасть в ее кривые объятия.

Ближайшая дверь была распахнута. В проходе, подпирая косяк, стояла невысокая полноватая женщина в бледном голубом платье и косынке, надетой набекрень. Ее невероятно смуглая кожа блестела под солнцем. Жесткие курчавые волосы, обгоревшие на концах, собирала яркая косынка. Женщина жевала круглый зеленый фрукт и, сузив глаза, наблюдала за приближающимися мужчинами.