Евгений Лукин - Раздолбаи. (Работа по специальности)

С каждым словом личико Сократыча прояснялось всё больше и больше.

– Никита… – растроганно сказал он наконец, пожимая Кляпову локоть. – Спасибо… Не то чтобы вы меня убедили, но…

В этот момент ломик Креста угодил в напряжёнку, и глыба, издав звук пушечного выстрела, как бы провалилась сама в себя, осела грудой крупного белого щебня. Никита извинился и кинулся к питомцу (с минуты на минуту должна была показаться надзорка).

Повеселевший дедок двинулся было своей дорогой, но не пройдя и десятка шагов столкнулся с озабоченным Ромкой. Руки и нос хулигана были обильно припудрены серым порошком. Да и пузо – тоже.

– Дед! – Ромка обрадовался. – Тебя-то мне и надо! Ты ж у нас всё знаешь!..

Чувствовал, стервец, где у Сократыча слабая струнка.

– Ну, во-первых, не всё, – отвечал ему польщённый дедок. – А во-вторых, не уверен, что знаю. Что вас интересует, Рома?

– Вот, например, памятник, – сказал Ромка, и воздел серые по локоть руки, давая понять, насколько этот памятник громаден. – Он – как? Пустой внутри или весь из бетона?

Седенькие бровки взмыли изумлённо.

– Вы собираетесь возводить памятник, Рома? И кому же, позвольте спросить?

– Да нет, – отмахнулся тот. – Поспорили просто… Ну так как?

– Н-ну… Смотря какой памятник… Помельче – те, конечно, монолитные… А вот колоссы всякие… Их, по-моему, собирают из блоков… Укладывают, знаете, такие бетонные кольца – одно на другое…

– Ага… – несколько ошарашенно молвил Ромка, оглаживая ладонями невидимый круг. – Ну, понятно… Кольцами, значит…

Дышащие бледным свечением ребристые айсберги опор отяжелели, налились желтизной, покрытие блеснуло, как пруд в безветренное пасмурное утро. Мир просыпался. Светлые пятна скоков стали тёмными, по верхней и нижней тверди побежали едва уловимые рваные тени, похожие на клочья облаков.

В проулках белели в ожидании людей невесть когда возникшие новые камушки. Рассвет ласково омыл знакомую глыбу, слегка похожую на постамент Медного Всадника, и одинокую человеческую фигуру на её выдающемся вперёд уступе.

Расправив грудь, Ромка оглядел окрестности, потом обернулся. Два мешка, сетка с алыми капсулами и всякий мелкий инструмент удобно угнездились в седловине замечательной глыбы. Клавкин броневичок был просто обречён на роль пьедестала.

– А вот фиг вам!.. – еле слышно шепнул Ромка, запрокинув вдохновенное лицо к невероятно высокому потолку.

Затем перетащил один мешок из седловины на слегка выпуклую маковку глыбы и вытряхнул в самой серёдке, окутавшись при этом по грудь облаком тонкой серой пыли. Подождал, пока пыль осядет, и выволок наверх сетку с капсулами. Присев на корточки, сделал в дышаще-мягком сером холмике глубокую выемку, после чего выдавил туда пять алых тюбиков.

Припудрил ладони – и приступил…

Ромка, действительно, никогда не имел дела ни со строительством, ни с гончарным ремеслом. Всё, что могло ему теперь пригодиться в работе, сводилось к детским воспоминаниям о том, как покойная баб-Варя замешивала тесто для пельменей. Очень похожими приемами он замесил тяжеленный колобок чудовищных размеров и принялся раскатывать его сначала в бревно, а потом в длинную толстую кишку. Вскоре пришлось опуститься на колени. На выпуклой площадке стало тесно. Будь Ромка более начитан, он бы неминуемо сравнил себя с Лаокооном. Наконец догадался порвать липкого удава натрое, и первое кольцо было выложено по частям. В поперечнике оно достигало полуметра, толщиной не уступало кулаку Василия, а цвет имело жирно-коричневый, словно пропитано было масляной краской.

Ромка распрямил сведённую спину и поднялся в рост – полюбоваться. Балдё-ож…

– Ты что ж это, поганец, делаешь?! – разорвал утреннюю тишину вопль, исполненный изумления и злобы. Ранняя пташечка Клавка вышла на промысел.

– Чего вопишь? – благодушно осведомился Ромка. Он был до того очарован первым выложенным кольцом, что даже не удосужился взглянуть на Клавку.

– Ты мой броневичок поганить? Тут люди собираются, вопросы с него решают!..

Ромка присел на корточки и любовно устранил лёгкий извив, пока не схватилось намертво. Нет, отлично легло колечко…

– Я кому говорю?..

Ромка повернул голову.

– Клавк, – задумчиво молвил он. – Вот перемкну пару кабелей, и будешь неделю дома сидеть…

Клавка набрала полную грудь воздуха и уже открыла рот, как вдруг взглянула Ромке в глаза – и поняла, что он не шутит.

Рот медленно закрылся, воздух был относительно тихо выдохнут. Конечно, будь рядом свидетели, Клавка ещё, пожалуй, и пошумела, поерепенилась бы малость – марку поддержать. А так… Словом, когда Ромка, устранив пару-тройку огрехов, снова поднял голову, Клавки на пятачке уже не было.

Следующей, как ни странно, заявилась Лика. Что её выгнало из дому в такую рань – сказать трудно. Обычно она в это время ещё нежилась в гамаке… Остановилась, подождала, когда Ромка поднимет голову, естественно, не дождалась и в недоумении обошла глыбу кругом, приглядываясь к творящемуся на вершине.

Ромка уже заканчивал выкладывать третье кольцо.

– Доброе утро, Рома, – сказала Лика.

– Привет, – буркнул Ромка, головы по-прежнему не поднимая.

Лика, склонив голову к плечу, задумчиво и тревожно смотрела на ещё не завершённую, но уже уродливую композицию.

– И что это будет? – хрустальным голоском осведомилась она.

Ромка встал и вытер руки о штаны. С третьим кольцом было покончено.

– Фиг, – ответил он не без гордости.

– Прости, не поняла…

Он снисходительно улыбнулся и сложил для наглядности известную комбинацию из трёх пальцев.

– И… кому же ты его… адресуешь? – несколько оторопело спросила она.

– А вообще!.. – И Ромка щедрым жестом объял необъятное.

Лика, право, не знала, что и ответить.

– Между прочим, – холодно заметила она наконец. – Фига, если хочешь знать, женского рода, а не мужского.

– Это у тебя женского, – огрызнулся Ромка. – А у меня – мужского.

Лика оскорблённо вскинула плечики – и удалилась.

Потом публика повалила валом. Посмеиваясь, наблюдали, как Ромка, упрямо отклячив нижнюю губу, раскатывает очередного масляно отсвечивающего удава, рвёт его натрое и выкладывает по частям следующий ярус. Задавали вопросы. Чаще всего: «Кому фиг-то?» Сначала Ромка говорил: «Хозяевам!», но потом озверел и начал отвечать: «Тебе!» Покручивая головами, отходили. Дескать, чем бы дитя не тешилось – только бы кабели не перемыкало…

Приковылял Пузырёк, поглядел скептически, почесал за ухом.

– Эх! – сказал. – Знал бы – ни за что бы менять не стал. Сколько сырья загубил – страх подумать!..

Несколько раз в проходах между опорами появлялся хмурый Василий, но к глыбе так и не подошёл. Переживал издали.