Ярослав Русалеев - Конструкт

Перед общением с администрацией он всячески пытался успокоиться, чтобы не попасть под подозрение. Он испытывал сильную тревогу за себя: ведь стоило хоть кому-то просмотреть запись первых секунд после окончания урока, как сразу же вскрылась бы правда о его личном эмоциональном преступлении. Ему стоило невероятных усилий не показать излишних переживаний, но провинность осталась незамеченной. Неудивительно: руководство учреждения было сконцентрировано на Анне Рауш, ведь не каждый день в школу прибывают для задержания подозреваемого агенты из Управления безопасности. Причины были известны абсолютно всем в школе. Анна Рауш допустила излишне эмоциональную оценку ряда событий, а также показала аномально высокие баллы при проведении очередных тестирований. Теперь ей придётся отвечать за свои действия. Марк встал с кресла, обогнул стол, вплотную подошёл к стене, выходящей во двор, и мысленной командой через нейроинтерфейс перевёл её в прозрачный режим.

Сегодня ещё с утра на улице был густой туман. Ночью город накрыли воздушные массы из северных районов. Холодный воздух опустился на землю, за считанные минуты влага сконденсировалась, и миллиарды лёгких капель повисли как в невесомости. Туман был таким густым, что, продираясь сквозь него, жители, будто привидения, то появлялись, то про падали в молочно-желтоватой массе, на ощупь пробираясь к своим автомобилям, автобусам и метро. Индивиды как один прятали шеи в высокие воротники суконных пальто, словно улитки – головы в раковины.

Сейчас туман уже рассеялся. За день люди и механизмы чуть прогрели атмосферу над городом. За окном была противная хмарь, водяная взвесь висела в воздухе сплошной пеленой, занимая, как казалось, всё пространство от неба до земли. Несмотря на то, что дождь закончился ещё вчера, влажность была такой, что каждый, кто осмелился выбраться на улицу с утра, мгновенно промокал с головы до пят.

Марк знобливо поёжился, представив, какая участь ждёт его там, на улице, и отвернулся от удручающего пепельно-серого пейзажа за окном.

До поры до времени он не хотел себе признаваться, но одна мысль не давала покоя ему с самого утра. Она словно заноза, засев глубоко под кожей, зудела, доставляя больше неудобство, нежели боль.

«Анна Рауш… Эта странная девушка поставила меня в жутко неудобное положение в ситуации, когда я и так был на особом контроле у администрации после предыдущего инцидента. А что, если бы сотрудники службы безопасности вошли в класс чуть раньше? Что тогда? Нет, она явно не в себе, и ей требуется, как минимум, лечение. Это как же ей пришло в голову при всём классе так эмоционально выражать своё мнение? – рассуждая про себя, заметил Марк.

При всём классе… – Активно работающий мозг Марка самостоятельно зацепился за эту мысль. – Хм, а если бы в классе никого более не было, это что-то изменило бы? Неужели после всего случившегося в её жизни она не имеет права на проявление хоть каких-то чувств?» Конечно, трудно судить о том, о чём не имеешь ни малейшего представления. Подобные эмоции были ему чужды, ведь он никогда не сталкивался с утратой, не терял близких людей… Да и вообще, в целом у него не было родных людей.

Марк неожиданно чётко осознал, что в его жизни нет никого, кого бы он мог назвать близким. Он проводил большую часть жизни в одиночестве, почти не посещал центры досуга, предпочитая им изучение материалов, доступных в его нейроинтерфейсе. Разумеется, одной из причин была его профессия.

Учителей не особо чтили в Обществе, и общаться с учителем было равносильно чёрной метке, поэтому и не толпилось вокруг желающих завести знакомство с обладателем трапециевидной нашивки выпускника Первого педагогического института.

«Что поделать, профессию не выбирают. Мне уготовано Оракулом быть учителем, и я буду им, если того требует Общество», – всё больше погружался в свои мысли Айзен.

Но нужно признать, эта причина была не основной, ведь всегда можно было общаться в кругу своих коллег или завести приятельские отношения с обслуживающим персоналом из ещё более низкой социальной группы. Но и этого общения Марк сторонился. Отнюдь не потому, что мнил себя выше и умнее остальных – эти понятия не имели значения в Обществе, регулируемом указами бесстрастного искусственного интеллекта, но потому, что считал себя самодостаточным гражданином, не нуждающимся в общении с другими индивидами. Нельзя сказать, что он был совсем отшельником – в школе он иногда перебрасывался дежурными фразами с коллегами, через нейроинтерфейс участвовал в обсуждениях новых научных статей и электронных книг, которые были доступны в виртуальном пространстве. У него даже имелись знакомые в соседних помещениях жилого блока, в котором он временно располагался. Однако общения как такового не получалось. Родители? Их он уже почти не помнил. Когда он достиг совершеннолетия и перешёл во вторую возрастную группу, решением Оракула родители были отселены в другой город, и общение с ними стало более редким, а затем и вовсе сошло на нет.

«Таково было решение Оракула, и, значит, так тому и быть. В любом случае, высшему проявлению Общества, коим является Оракул, виднее, куда и в какой момент времени определить того или иного индивида. Общество нуждается в постоянном движении, ротация в жилых секторах очень большая – индивиды приезжают и уезжают, меняют места работы, круг знакомых и маршруты от работы до дома и обратно. Остаётся неизменным только образ их жизни», – мысленно подвёл черту Марк.

Большинство жилых секторов как две капли воды похожи, как похожи и индивиды, живущие там, их помыслы и чувства, их заботы и убеждения. Одинаковыми были жилые помещения и места работы и отдыха. Все говорили одни слова, читали одни электронные книги и просматривали одни новости, услужливо предлагаемые нейроинтерфейсом.

«Можно ли сказать, что я доволен такой жизнью? Пожалуй, да. У меня есть право выбора – я могу ни с кем не общаться или завести сотню знакомств за день, я могу идти с работы пешком, а могу поехать на автобусе. Могу вечером отправиться в центр досуга и смотреть фильм про Общество вместе с остальными, а могу читать научную статью о регуляции численности жилых секторов в своём „Eye“. Я могу пойти на обед, а могу и пропустить его, если не голоден. Что ещё нужно для нормальной жизни? Никто не может отнять у меня мою свободу выбирать! – убеждал себя Марк.

По крайней мере, я уверен, что в случае чего медицинская служба будет на месте в считаные минуты, я всегда смогу получить положенный по закону бесплатный завтрак, обед или ужин. Мне никогда не придётся голодать, умирать от жажды или холода на улице, нищенствуя и попрошайничая. Не придётся рыться по помойкам в поисках одежды, ведь Общество всегда оденет меня, накормит и обеспечит всем необходимым бесплатно, по справедливым нормам, записанным в регламентах Общества. И, что самое главное, никто и никогда не заставит меня проявить насилие по отношению к другим. Общество сделает так, что никто не проявит агрессию и ко мне самому. Я никогда не возьму в руки оружие и не направлюсь убивать других индивидов, не стану мучеником концлагеря, потеряв все свои свободы и честь, как это было с людьми на фотографиях из моих лекций. Меня не обманут, не предадут, не посадят в тюрьму за высокие заборы и колючую проволоку – моя жизнь никогда не превратится в кошмар», – размышлял Марк.