Олег Дивов - Люди и нелюди

Гусев оторопело повернулся к ведомому. Тот стоял весь в поту и трясущейся рукой поднимал игольник.

– Заболел? – спросил Гусев ласково, внутренне обмирая.

– Я тебе больше не позволю… – пробормотал Женька. – Не будет у тебя второго раза… Хватит и Костика!

– Женя, опомнись! – попросил Гусев, машинально отмечая, что обрадованные заминкой водители прячутся по машинам в надежде по-тихому смыться. – Женя, этот придурок хотел ударить тебя. Я его снял. У меня не было другого выхода, я выстрелил из-за твоей спины. Это нормально, мы же всегда так делали. Ты все эти годы стреляешь из-за меня – и ничего. Успокойся, Женя…

Он сделал шаг к ведомому, совершенно невольно, искренне желая объясниться, и как оказалось – напрасно. Рука с игольником дернулась. Гусев упредил это движение – они выстрелили почти одновременно. У Гусева две иголки застряли в обшивке «комбидреса», а одна впилась в рукав, по случайности не оцарапав кожу. Женька получил столько же попаданий, но все – в плечо, и рухнул на асфальт.

И ушел из жизни Гусева навсегда.

Позже ему объяснили, что это было закономерно. Его правый ведомый страдал теми же комплексами, что и сам Гусев, но в куда более острой форме, почти болезненной. Он чувствовал себя комфортно только в составе хорошо притертой тройки, и именно на месте ведомого, прикрывающего. Нелепая трагическая потеря одного из коллег больно ударила по мироощущению выбраковщика и заставила искать виноватого. Разумеется, виноватым в разрушении тройки оказался Гусев, который мало того что проморгал Костика, так еще и собственноручно подстрелил его.

На этот раз наказывать Гусева не стали. Он просто угодил в резерв. С ощущением жуткой вины, дикой растерянности, полной беспомощности. И уверенности, что все в Центральном смотрят на него косо. Ни понять не могут случившегося, ни простить.

Наверное, так оно и было на самом деле. Но теперь его вроде бы простили. Кажется, приняли обратно в семью.

И уж с нынешнего своего ведомого он пылинки будет сдувать.

Трое молодых людей, пытавшихся удрать от Валюшка, молчали на предварительном допросе как партизаны. Хотя нелепая попытка бежать выдала их с головой: честный и психически нормальный человек не кидается на сотрудника АСБ. Агентство вообще редко задерживало невиновных, а уж тем более – надолго. Один укольчик – и сразу ясно, есть у тебя скелет в шкафу или придется извиняться да еще приплачивать за беспокойство. С тех пор как страховщики стали вносить в полисы графу «моральный ущерб от ошибочного задержания», трудовой народ перестал бояться Агентства напрочь – лишь бы спать не мешало. Да и АСБ, в свою очередь, старалось быть как можно незаметнее. Период громогласной борьбы с теми, «кто мешает нам жить», давно миновал.

Молодчикам вкололи какой-то адской смеси, развязывающей языки. И вскоре эмиссары екатеринбургской братвы, заглянувшие в Первопрестольную на разведку, уехали домой, на Урал, только уже не срубать бабки, а рубать породу. Валюшку хотели поставить на вид за халатное отношение к службе, выразившееся в подвергании себя неоправданному риску, но для первого раза простили.

Шеф Центрального ходил мрачнее тучи. Во-первых, начали оправдываться мрачные предположения, что в столицу потихоньку стягивается уцелевший криминал. Во-вторых, радужные мечты о скором приходе молодого пополнения развеяло категорическое заявление головного офиса: еще пару-тройку стажеров Центральное получит, но не больше. Поскольку Гусев, не удержавшись, рассказал шефу, сколько народу обучалось на потоке Валюшка, начальник отделения принялся размышлять, куда же делась такая прорва выбраковщиков. И, судя по всему, пришел к неутешительным выводам. Отчего сделался злобен и неприветлив.

Сам Гусев решил пока не пороть горячку и ждать развития событий. Тем более что в воздухе запахло осенью, и он, любивший это время года, так и рвался на маршрут. Москва в холодном золоте листвы была особенно прекрасна, и большего удовольствия, чем ходить по ней пешком, трудно представить. Свежий воздух улиц, спокойные лица прохожих, звучащие повсюду детские голоса, по которым Гусев за лето тоже соскучился… И неповторимое ощущение комфорта, душевного и физического, которое навевал один из самых безопасных и чистых городов планеты.

Пожалуй, ради этого стоило работать в выбраковке.

Следующая неделя выдалась спокойной – ничего похожего на события первого бурного рабочего дня уполномоченного Валюшка. Они с Гусевым шлялись по центру города, неприкаянные и даже поначалу счастливые тем, что вокруг тихо и мирно. Особенно радовался Гусев. Но вскоре Валюшок заметил в ведущем некое внутреннее напряжение и вспомнил его фразу о том, что выбраковщик может со скуки начать искать неприятностей. Гусеву пора было совершать очередной героический поступок. Пока что они всего-навсего отыскали заблудившегося в собственном дворе младенца, сняли с дерева застрявшего вниз головой кота и помогли симпатичной девушке завести машину. Гусев каждый раз говорил, что вот такие добрые небольшие дела и есть истинное призвание того, кто поклялся «защищать и служить». Но глаза у него становились все злее с каждым днем. Особенно он расстроился, когда выяснилось, что буквально в двух шагах от его маршрута случился грандиозный пьяный мордобой, но драчунов растащили и оприходовали менты.

– Из-под носа добычу увели! – плевался Гусев.

– Это ведь не наш профиль, – утешал его Валюшок. – Все равно пришлось бы их сдавать в ту же самую ментовку!

– А похулиганить? А вопли устрашения, стрельба в воздух, перекошенные лица? Когда еще случай представится…

В такие минуты Валюшок не мог понять, шутит Гусев или говорит серьезно. И поэтому он всерьез испугался, когда им прямо в руки попался молодой воришка.

Этот тип, взмыленный и растрепанный, вылетел из-за угла наперерез выбраковщикам, лениво бредущим по арбатскому переулку. Валюшок и дернуться не успел, а Гусев уже полностью оценил ситуацию – вплоть до того, что рядом удачно стоит урна. Он по-хоккейному бортанул парня, и тот кубарем полетел через голову. Урна, о которую парень споткнулся, обиженно зазвенела.

Валюшок уже достаточно нагулялся с Гусевым по маршруту, чтобы не делать большие глаза и не спрашивать: «Пэ, что это было?» Он вытащил игольник и приготовился страховать ведущего.

Парень с воем катался по асфальту, сжимая обеими руками лодыжку. Выражение лица у него было, как у футболиста, сбитого в штрафной перед пустыми воротами на финале Кубка мира. На земле лежала дамская сумочка, выпавшая из-за пазухи.