Ил Велимиров - Венера-II

Электромагнит мы должны включать хотя бы раз в квартал. Это важное условие существование нашего института. В эти дни, когда магнит включен, весь наш отдел задерживается на работе допоздна. А иногда, обычно в декабре и марте, мы ночуем на работе, так как троллейбусы в это время не ходят, а на велосипеде по снегу я не езжу. Наш отдел – это я и Георгий. Высокий и худой как тень. Если бы не наглаженный белый халат, я бы думал, что он живет на работе. За эти годы, что мы вместе, он не проронил мне ни слова. Я был бы уверен, что он немой, но иногда он что-то бубнит себе под нос на латыни. Возможно, это шумерский, я не силён в языках. Когда я прихожу к восьми утра на работу, а я никогда не опаздываю, он уже здесь. Ухожу домой в начале шестого, он все ещё у себя. Бывает так, что наш заведующий складом подходит ко мне и говорит:

– Это, слышь, Саныч, – он краснеет и кряхтит, – Павел Саныч, нам с Валентиной нужно съездить на дачу сегодня, там банки из погреба забрать… Вы бы это, ну, магнит бы могли сегодня к часикам девяти хотя бы, это…

Я смотрю на него пристально и отвечаю:

– Сами же понимаете, Петр Филиппович, что зависит от этой работы… Ну хорошо, мы рассмотрим такую возможность…

После захожу к Георгию, говорю:

– Там Филипыч на счёт магнита просил, ему за банками на дачу сегодня.

Георгий поворачивается и кивает. Обычно он стоит, облокотившись о стену возле окна, и листает толстый инженерный справочник, весь в самописных пометках ручкой. Я как-то заглядывал туда. Такое ощущение, что у нас уже и греческие и латинские буквы закончились для обозначения переменных, и в ход идут совсем непонятные символы…

Обычно в такие дни деревья ночью сияют ещё ярче, а машины глохнут даже в городе. Утром мне звонит баба Валя с поста охраны и говорит уставшим голосом:

– Павел Александрович, Вы поберегите Георгия, он ведь сегодня совсем не спал.

Все наши отчеты составляет Георгий. Порой мне кажется, что он рандомно берет с полки любую папку и переписывает оттуда набор букв и цифр. Собирает всё это в две новые папки, одна из них становится на полку, а вторая идет к главному.

Пересказ моей жизни немного привёл меня в чувства. Я могу перевести дыхание, и руки больше не трясутся. Но медлить нельзя и мне нужно вернуться к описанию основных событий всей этой истории.

***

Как-то вечером, уже в конце рабочего дня, в пятом часу у меня в кабинете раздался телефонный звонок. Звонила Катя – секретарша главного. Меня вызывали на ковер. Такое не часто бывает. Скажу прямо, такое было впервые. Да и главного я нашего видел четыре раза в год, не чаще. Обычно он в Москве решал вопросы и к нам не наведывался.

Я накинул пиджак, вышел в пустой коридор и пошел по западной лестнице на двенадцатый этаж. По восточной лестнице я не хожу из суеверия. Оттуда открывается вид на пустые оконные проемы второго корпуса ИНСЕРТЕХа и на городское кладбище. Мне это совсем не нравится. Лифт у нас не работает уже много лет. Вернее, лифт есть, но только в кабинете у главного. А основной лифт не работает. Говорят, починить его дороже, чем достроить второй корпус. Я шел вверх и всё размышлял, что же главному от меня нужно и даже хотел вернуться за квартальным отчетом, но потом передумал. Скрипя паркетом, я подошел к огромной двери приёмной и с большим усилием приоткрыл её, чтобы протиснуться внутрь. Катя вся бледная уже была тут как тут и, слегка подтолкнув меня в спину по направлению шкафа в стене, напомнила мне вслед: "Николай Иванович". Я прошел сквозь шкаф и вышел на другую сторону в просторнейший кабинет шефа. Наш главный, крупный краснолицый мужчина в дорогом костюме, сидел за столом, обхватив голову руками. Я приблизился и поздоровался:

– Добрый день, Николай Иванович, – главного зовут Николай Иванович Лобанов.

Он махнул мне рукой, чтобы я присел. Потом встал из-за стола, плеснул в стакан виски и протянул мне. Тут стало ясно, что всё совсем плохо, и я вцепился в стакан. Лобанов начал расхаживать туда-сюда. Видимо, он мысленно произносил какой-то монолог, так как время от времени жестикулировал и многозначительно смотрел в мою сторону. Думаю, он что-то сейчас пытался мне объяснить, но молчал, так как говорить об этом было нельзя. Я смотрел то на него, то на фото на стене, где он молодой пограничник принимает награду из рук невысокого седого мужчины в кожаном пальто, то на книжные полки с учебниками по маркетингу и менеджменту, то на огромный портрет Президента, то на поле и реку за окном.

– Принято решение возобновить "Венеру два", – наконец вымолвил главный и упал в кресло… Паша, на тебя вся надежда.

Не помню, как после этого я оказался у себя в отцовском кабинете. На столе лежала куча квартальных отчетов за прошлые годы, ещё картонная коробка с перфокартами для нашего магнита и пачка рентгеновских снимков с какими-то мутными белыми пятнами на них. Да, ещё была тонкая папка-скоросшиватель с надписью "ДСП" в верхнем правом углу. Я открыл её, надеясь получить хоть какую-то информацию из этой кучи хлама. Там лежал один лист формата А4, на который была вклеена известная цитата из Достоевского, про то, что мол вечность может оказаться всего лишь пыльной банькой с пауками. Всё, в папке было пусто. Шёл уже десятый час вечера, взошла луна. Домой нужно было идти пешком, и я решил остаться. Предупредил маму, она охала и ахала по телефону и сказала, что я совсем как отец. Ситуация тогда была сложной, но не критической. Мне нужно было понять, чего от нас хотят. Этот вопрос занял все мои мысли. Меня даже не беспокоила подмена кем-то документов "ДСП". Тогда я решил, что буду тянуть время до квартальной премии, получу её и уволюсь. Почему-то я был уверен, что меня просто отпустят, и я пойду работать учителем в школу. Возможно, если отчет Георгия их устроит, будет повышенная премия. Всё-таки "Венеру-2" было решено возобновить. Такие наивные рассуждения тогда у меня были. Под утро я решил поискать в интернете про "Венеру-2". Выяснилось, что это советский проект межпланетной космической станции для исследования поверхности Венеры. Никакой прямой связи между космической станцией и нашим магнитом не было. И меня смущало то, что название проекта на папке "ДСП" выглядело так: "Венера-II" (два римскими цифрами), а название космического проекта: "Венера-2" (арабскими цифрами). Короче говоря, это были два разных проекта. И мне стоило тогда собрать вещички и найти способ улететь в космос, а не воплощать свой глупый план. Утром я пошел к Георгию и отнес ему весь хлам со своего стола (отчёты, перфокарты и рентгеновские снимки с белыми пятнами). Только папка с надписью "ДСП" осталась в ящике отцовского стола. Возможно, это единственная причина, по которой я всё ещё жив и прячусь сейчас между банками с солеными огурцами и вареньем. Когда я пересказывал историю про ковер у главного, Георгий всё хмурился и был чернее тучи. Видимо, он хорошо осознавал тот груз старых нерешенных проблем, который наваливался на нас сейчас. Я оставил его со всем этим и вернулся к себе. Телефон в кабинете разрывался, я дрожащей рукой поднял трубку: