Максим Багдасаров - В краю несметного блаженства

– …что я не успею реализовать себя. Отправлюсь к праотцам. – Она взяла его остывшую руку, заставила подняться со стула и потянула за собой, к закрытой на тот момент двери в её спальню.

Магнитная защелка, державшая дверь закрытой, издала приглушённый щелчок, и Вех лицезрел комнату, знакомую с детства, но которую невозможно было узнать из-за нагромождения широких прямоугольных рам, деревянных и стеклянных. Парень побледнел от полной неожиданности, ожидавшей его здесь. Он скорее ожидал узреть на полу мёртвое тело, нежели сосредоточение непонятных предметов.

– Это всё – моё творчество за полтора месяца, – принялась рассказывать Элла, миновав рамки, аккуратно переступив тонкими ногами по мягкому ковру и присев на край кровати. – То, чем я больна в последнее время. Меня окутывает страх. Я боюсь кончить, как Ролгад. Он, по крайней мере, положил начало явлению, перевернувшему мироздание с ног на голову, а кем останусь я? Неплодовитой художницей, специализирующейся на рисовании посредственных логотипов? Нет-нет-нет, так нельзя, поэтому в последнее время я творю яростно, отчаянно и очень-очень много. На одну картину уходит не более двух дней. Страх подаёт мне идеи. Посмотри на все эти картины, посмотри! – Она подняла с пола ближайшую рамку, дубовую и достаточно тонкую, окинула своё творение быстрым взором и поднесла к лицу сына. На полностью чёрном полотне были едва различимы тёмно-коричневые острые стволы деревьев, нанесённые, судя по их гротескному виду, быстрыми, безумными, отрывистыми мазками кисти.

Вех вынес суровый вердикт:

– Мамуль, ты с ума сошла. Господи, я поверить не могу!

– Прости. – Она вспрыгнула с кровати, подбежала, путаясь в ногах, к своему сыну и холодными губами прикоснулась к его белому лбу. – Я понимаю, это могло сильно тебя шокировать, но лучше вскрыть правду, чем закупорить её глубоко внутри себя. Мне ни слава, ни почести ни нужны. Я хочу саму себя считать достойной женщиной. Картины… они никуда не годятся, ни на какую официальную выставку, а продавать – то же самое, что откалывать от себя осколки и отдавать их неизвестным людям.

Мама запыхалась, покраснела, на её змеевидной морщине образовались вытянутые капельки пота, похожие на зимние сосульки. Видно было, что за эти мгновения она энергии истратила больше, чем за целый рабочий день.

– Тебе здесь одиноко, ма. – Вех предельно осторожно погладил её по оголённому плечу. – Хочешь, переедешь ко мне? Обещаю, тебе сразу станет лучше.

– Нет, Вешик, я не могу уехать отсюда. С этим местом меня связывает вся моя жизнь. И твоя, между прочим, тоже, вот только ты из-за близости к работе переехал.

– Я так люблю тебя!

– Ай, а я-то тебя как люблю!

– Прошу, перестань изнурять себя рисованием. Хочешь, я буду навещать тебя чаще? Нет… я и без твоего согласия буду это делать. Картины у тебя просто потрясающие, насколько позволяет оценить мой скудный художественный вкус, но очень траурные. Пора отпустить отца, мам. Твоя жизнь им не ограничивалась.

– Сердцу не прикажешь, сынок, что рисовать… Я постараюсь поменьше о нём думать.

Остаток вечера они провели на улице, решив развеяться. Начал задувать прохладный ветер, на набережной приятно пахнувший сыростью. Вех решил не распространяться маме о разборках со своими «друзьями» и Надзором, дабы не разочаровывать её. Ей и так было нехорошо. На бульваре успели зажечься ярко-белые фонари.

– Ты собираешься остаться на ночь? – по случайности спросила мама, когда они возвращались во двор через уже знакомую арку.

Вех махнул головой и напомнил, что завтра у него рабочий день.

– Ещё увидимся, – произнёс он вдобавок на прощание и тепло обнял хрупкое тело любимой женщины. – Я приеду к тебе послезавтра, хорошо? Не изводи себя. Пиши на почту, я обязательно найду время на прочтение и ответ. Прости, что недолго пробыл у тебя.

– Пока-пока! – Мама растянула умилительную улыбку, сжала губы, вернувшие себе хороший ярко-розовый цвет, и чмокнула Веха. – Спасибо, ты вывел меня из этого дурного состояния. Я постараюсь отвлечься от тревожных мыслей. Аккуратнее под землёй и в рельсобусе. Люблю!

Она прислонилась спиной к арке и стояла так, пока Вех не растворился вдалеке в толпе прохожих.

Прошло достаточно времени. «А я и представить не мог, – размышлял парень, сидя в пустом рельсобусе и проезжая над парком в обратную сторону, – представить не мог, что творится с мамой. Теперь чувствую себя неблагодарной тварью. Пока я тусовался с идиотами, она сходила с ума от одиночества и никак не покидающего её головы Ролгада. Нужно всё исправить. Я обязательно верну её в колею. Нужно только время…»

Первая суббота ноября выдалась для большинства жителей днём, совершенно отличавшимся от всех остальных суббот. Впервые за два года Субботняя Уборка была отменена. В предыдущий раз это произошло по причине срочного перепрограммирования всех роботов-уборщиков, так как в их алгоритме была найдена недопустимая ошибка, однако нынешняя причина вызвала дикий резонанс в обществе. Несуразная и как будто специально выдуманная для смеха, она была связана с государственной премьерой кинофильма.

Всё началось ещё с понедельника, когда люди, проснувшиеся на работу, покинули свои дома и, оказавшись на улице, обнаружили повсеместно расклеенную, развешанную, вмонтированную и нарисованную рекламу «шедевра киноиндустрии», который был создан при поддержке Министерства Культуры – социально-утопического фильма «Дикий колос над водой». Описания фильма в рекламе не было, но, судя по нескольким приложенным кадрам, можно было предположить, что история разворачивается на фоне упадочного технократического государства, а сюжет строится вокруг двух людей – парня и девушки, скорее всего, осуществивших побег и начавших строить свой уютный мир вдали от цивилизации, в самом лоне природы. В общем, фильм, судя по красочной презентации и размаху рекламы, обещал занять высокое место в устоявшемся списке легенд кино.

Реклама сохраняла и накапливала ажиотаж всю неделю. Сеть была переполнена как вопросами и догадками, о чём фильм, не заказан ли он Министерству Культуры самим Правительством, почему лица, засветившиеся в кадрах, неизвестны и не снимались ни в одной картине и действительно ли столь масштабная рекламная кампания будет соответствовать начинке, так и более житейскими вещами, например предложениями встретиться и пойти на сеанс дружной компанией.

Вех в этой необычной ситуации сохранял нейтралитет, но строго до определённого момента, точнее – до утра пятницы, когда он пришёл в 314-й кабинет и услышал от Брайана Хемельсона благоприятную новость: в честь премьеры пятничный рабочий день для всех, кроме сотрудников особо важных служб, сокращается до двух часов, дабы позволить людям привести сознание в полный порядок, абстрагироваться от обыденности и настроиться на просмотр, а тем, кого фильм не особо волновал – просто устроить краткосрочный отдых под конец рабочей недели. «Раз фильм разрекламировали настолько, что ради него сокращают рабочий день, значит, он действительно того заслуживает, значит, я должен сходить на него хотя бы из признательности, что в пятницу освободили меня пораньше…» – подумал Вех.