Джон Уиндем - Избери пути ее

Я вспомнила, какое лицо должна была увидеть, глядя на себя в зеркало, – более удлиненное, покрытое легким загаром, рот – меньше, волосы – слегка вьющиеся, глаза – карие, широко посаженные, взгляд – слегка тоскливый…

Теперь я знала, как должна была выглядеть – вся чуть вытянутая, длинноногая, с маленькой упругой грудью… Хорошее, нормальное тело, просто нормальное, обычное, которое я принимала как должное, пока Дональд своей любовью не заставил гордиться им…

Я взглянула на колыхающуюся массу, прикрытую розовым сатином, и меня захлестнула волна жуткого отчаяния: если б только сейчас со мной оказался Дональд, он любил бы меня, ласкал, утешал и, главное, сказал бы, что я не такая, что все это только кошмарный сон… И в то же время одна мысль о том, что Дональд может увидеть меня такую, привела в ужас. Потом я вспомнила, что Дональд уже никогда не увидит меня никакую, и слезы вновь потекли из глаз.

Пятеро соседок продолжали молча лежать и смотреть на меня широко раскрытыми глазами. Так прошло примерно полчаса, а потом дверь отворилась и в палате появилась целая команда маленьких женщин в белом. Я заметила, что Хэйзел сначала хотела что-то сказать «командирше», но потом, видимо, передумала. К каждой койке подошли по две «малышки», синхронно откинули покрывала, засучили рукава своих комбинезонов и принялись за массаж.

Поначалу это было даже приятно: действовало успокаивающе и расслабляло. Но чем дальше, тем меньше мне это нравилось, пока наконец не стало просто больно.

– Хватит! – резко сказала я.

«Малышка» остановилась, как-то безлико улыбнулась и продолжила.

– Я сказала, хватит! – повторила я громче и оттолкнула ее.

Мы встретились взглядами: в ее глазах были обида и укор, хотя на губах по-прежнему профессиональная улыбка. Она застыла в нерешительности и глянула на свою напарницу по другую сторону кровати.

– И вы тоже! – добавила я. – Достаточно.

Вторая «малышка» даже не повернула головы, продолжая работать руками. Первая, поколебавшись секунду, подошла ко мне и… вновь принялась за дело. Я приподнялась и толкнула ее сильнее. Наверное, в этой руке, похожей на окорок, было гораздо больше силы, чем я думала: от моего толчка она отлетела на середину комнаты и упала.

Все в палате на мгновение застыли, но пауза была короткой: «малышки» вновь принялись за работу. Я оттолкнула и вторую массажистку, так же грубо. Другая с трудом поднялась на ноги. Она всхлипывала и выглядела испуганной, но упрямо выпятила челюсть и приготовилась вернуться на место.

– Держитесь вы обе от меня подальше! – угрожающе рявкнула я.

Они остановились, глядя друг на друга непонимающими глазами. К нам приблизилась «командирша» – с розовым крестом на груди.

– Что случилось, Мама Орчиз? – спросила она.

Я сказала, что мне больно. Лицо ее выражало удивление.

– Так и должно быть.

– Может, и так, но мне это не нужно, – твердо ответила я, – и больше они со мной этого делать не будут.

Она явно не знала, что и сказать.

– Орчиз свихнулась! – раздался голос Хэйзел. – Она тут нам рассказывала отвратительные гадости!.. Она явно помешанная!

Маленькая женщина посмотрела на нее, а потом на всех остальных: кто-то утвердительно кивнул, другие отводили глаза, но на всех лицах было какое-то отвращение. Тогда она посмотрела на меня долгим, изучающим взглядом.

– Вы, двое, ступайте с докладом, – обратилась она к маленьким массажисткам и, когда те, плача, вышли из комнаты, вновь окинула меня долгим взглядом перед тем, как выйти вслед за ними.

Через несколько минут все остальные массажистки закончили работу и ушли, нас опять было шестеро. Молчание прервала Хэйзел.

– Поганая выходка, – бросила она. – Мальки делали то, что им положено, и только.

– Может, им это и положено, но мне это не нравится, – сказала я.

– И поэтому бедняжек теперь должны избить. Но я думаю, тут опять виновата «потеря памяти» – ты ведь просто забыла, что Обслугу, если она расстроит Маму, бьют? – с едкой иронией осведомилась Хэйзел.

– Бьют? – с трудом выговорила я.

– Бьют! – передразнивая мой сдавленный голос, ответила она.

– Но ведь тебе-то все равно, что с ними делают. Уж не знаю, что с тобой случилось, пока тебя здесь не было, но результат налицо… Я тебя всегда недолюбливала, Орчиз, хотя остальные считали, что я неправа. Ну, уж теперь-то мы все убедились!

Никто не возразил, и я поняла, что все в душе согласны с ней. Это было тяжелое чувство, но, к счастью, меня отвлекли от него распахнувшиеся двери.

В палату вошла старшая ассистентка с шестью «малышками», но на этот раз с ними была властная красивая женщина лет тридцати, при виде которой я испытала невольное облегчение: она не была ни амазонкой, ни «малышкой», ни громадиной – на фоне остальных, правда, она выглядела чересчур высокой, но на самом деле – нормальная молодая женщина с приятными чертами лица, коротко остриженными каштановыми волосами, в черной юбке, видневшейся из-под белого халата. Старшей ассистентке приходилось почти бежать, чтобы поспевать за женщиной, – она забавно семенила рядом, бормоча: «Только что из Центра, Доктор».

Женщина остановилась возле моей койки, «малышки» сгрудились за ее спиной, неодобрительно посматривая на меня. Она всунула мне в рот термометр и пощупала пульс. Удовлетворенная результатом, она деловито осведомилась:

– Головная боль? Боли? Если есть, где?

Она внимательно оглядела меня. Я тоже не сводила с нее глаз.

– Тогда почему… – начала было она.

– Она свихнулась! – раздался голос Хэйзел. – Она говорит, что потеряла память и не знает нас.

– Она говорила об ужасных, отвратительных вещах! – добавила ее соседка.

– У нее бред! – опять послышался голос Хэйзел. – Она думает, что умеет читать и писать.

При этих словах женщина улыбнулась.

– Это правда? – спросила она.

– Но почему бы мне не… впрочем, это ведь легко проверить.

По-видимому, она не ожидала такого ответа, на секунду замешкалась, но быстро взяла себя в руки. На ее губах заиграла усмешка.

– Очень хорошо, – сказала она тоном, которым обычно разговаривают с расшалившимися детьми, достала из кармана миниатюрный блокнот и протянула его мне вместе с карандашом. Мне неудобно было держать карандаш, тем не менее я довольно четко вывела: «Я сама понимаю, что брежу, и вы – часть этого кошмара».

Хэйзел хихикнула, когда я возвратила блокнот и карандаш женщине-врачу. Та взглянула мельком на него и…

Челюсть у нее, конечно, не отвисла, но усмешка мгновенно сползла с губ. Она посмотрела на меня пристально, очень пристально, а все остальные, видя выражение ее лица, затихли, как будто я показала здесь какой-то сверхъестественный фокус. Врач повернулась к Хэйзел: