Джон Уиндем - Избери пути ее

Я открыла глаза, и чей-то голос рядом произнес:

– Ну вот, теперь лучше. Но поступили вы очень дурно, Мама Орчиз. Счастье, что все так обошлось. Подумать только, сделать такую глупость. Мне, честное слово, стыдно за вас. Просто стыдно.

Голова у меня раскалывалась, но, что было гораздо хуже, весь этот кошмар продолжался. У меня не было никакого настроения выслушивать укоризненные сентенции, и я послала ее к чертовой матери. Она с изумлением вытаращилась на меня, потом лицо ее застыло в маске оскорбленного достоинства. Она налепила полоску пластыря мне слева на лоб и, поджав губы, вышла вон.

Если трезво рассудить, она была абсолютно права. В самом деле, глупо было пытаться делать хоть что-то, находясь в этой чудовищной груде плоти. От чувства своей беспомощности и жуткой жалости к себе я снова чуть не разревелась. Господи… как мне не хватало моего чудного, маленького тела, которое так верно служило мне и делало все, что я захочу. Я вспомнила, как Дональд показал однажды из окна гибкое молодое дерево и «познакомил» меня с ним, как с моей сестрой-близняшкой. И всего день-два назад…

Тут я неожиданно для себя сделала открытие, которое заставило меня инстинктивно напрячься и попытаться встать. В моей памяти больше не было никаких пробелов – я все вспомнила… В голове у меня загудело от напряжения, я откинулась на подушки, постаралась расслабиться и вспомнила все по порядку, начиная с того момента, когда из вены у меня выдернули иглу и кто-то протер место укола спиртом…

Но что же было потом? Я ожидала чего-то вроде сна, галлюцинации… Но не этой четко сфокусированной реальности… не кошмара, вдруг обретшего плоть.

Господи!.. Что же они со мной сделали?..

Я, наверное, опять заснула, ибо, когда я открыла глаза, за окном стоял ясный солнечный день, а возле постели была целая команда малышек, с помощью которых мне предстояло проделать весь утренний туалет.

Они деловито засучили рукава и приступили к привычной для них процедуре. Я терпеливо вынесла все от начала до конца, радуясь, что головной боли как не бывало.

Пока ассистентки возились со мной, раздался властный стук в дверь, и две фигуры в черных униформах с серебряными пуговицами без приглашения вошли в палату. Это были высокие, широкоплечие красивые амазонки, выглядевшие весьма уверенными в себе.

При виде их ассистентки с приглушенными вскриками, в которых явно слышался страх, дружно ринулись в дальний угол палаты.

Вошедшие приветствовали меня вскинутыми в «салюте» правыми руками. Одна из них спросила:

– Вы Орчиз… Мама Орчиз?

– Так меня здесь называют, – ответила я.

Она поколебалась секунду, а потом, скорее просительным, чем приказным тоном сказала:

– У меня есть предписание на ваш арест, Мама. Пожалуйста, следуйте за нами.

Из угла, где сгрудились ассистентки, послышался возбужденный гомон. Женщине в униформе было достаточно одного взгляда, чтобы «малышки» мгновенно затихли.

– Оденьте ее и приготовьте к поездке, – бросила она.

«Малышки» стали потихоньку двигаться к моей постели, робко, заискивающе улыбаясь амазонкам. Строго, но без всякой злобы, одна из амазонок приказала:

– Быстрее. Пошевеливайтесь.

Они «пошевелились». Меня наспех засунули в розовую хламиду, и в этот момент вошла врач. Она увидела амазонок и нахмурилась.

– Что все это значит? Что вы тут делаете? – строго спросила она.

Старшая из амазонок почтительно доложила ей об «аресте».

– Арест?! – изумленно переспросила врач. – Вы хотите арестовать Маму?! В жизни не слыхала о таком идиотизме… По какому обвинению?

– Она обвиняется в Реакционизме, – как-то заученно, механически ответила амазонка.

Врач вытаращилась на нее в немом изумлении.

– Мама – Реакционистка? – с трудом выговорила она. – Что… И ничего умнее вы там придумать не могли?!. Живо убирайтесь отсюда! Обе!

– Но, Доктор, у нас есть предписание, – протестующе проговорили обе амазонки.

– Чушь. У вас нет такого права. Вы когда-нибудь слыхали об аресте Мамы?

– Нет, Доктор.

– И будьте уверены, не услышите. Все. Вы свободны.

Женщины в униформах неуверенно потоптались на месте.

– Если бы вы, Доктор, дали нам письменное подтверждение, что отказываетесь выдать Маму…

Когда они обе ушли, вполне удовлетворенные клочком бумаги, врач окинула «малышек» мрачным взглядом:

– А вы не можете не болтать… – процедила она сквозь зубы.

– Что на уме, то и на языке. Запомните, если что-то в этом роде повторится, я буду знать, откуда дует ветер! – Она повернулась ко мне. – А вы, Мама Орчиз, будьте так любезны не говорить ничего, кроме «да» и «нет», когда рядом снуют эти маленькие бестии. Я скоро вернусь, мы хотим задать вам несколько вопросов, – добавила она и вышла, оставив за собой гнетущее молчание.

Она вернулась как раз тогда, когда убирали подносы из-под достойного Гаргантюа завтрака, и не одна. Четверо женщин, сопровождавших ее, выглядели вполне нормальными. Вереница «малышек» расставила стулья и вышла. Женщины расселись вокруг меня, словно перед экспонатом на выставке. Одна была примерно ровесницей моему врачу, двум было под пятьдесят, еще одной – шестьдесят или больше.

– Итак, Мама Орчиз, – сказала моя врач, – совершенно очевидно, что с вами произошло нечто необычное. Естественно, все мы хотим знать, что именно, и, если это возможно, выяснить причину. Вам не стоит утруждать себя мыслями об утреннем инциденте с полицией – с их стороны вообще нелепо являться сюда. То, о чем мы хотим вас спросить, м-мм, обычное научное исследование – не более. Мы просто хотим выяснить, что произошло.

– Вы не можете хотеть этого больше, чем я сама, – ответила я, окинув взглядом все помещение и, наконец, переведя его на свою массивную тушу.

– Я отдаю себе отчет в том, что все происходящее скорее всего галлюцинация, но больше всего меня тревожит то, что, по моему стойкому убеждению, любая галлюцинация должна быть хоть в чем-то неубедительна, то есть каким-то образом уступать реальности. Но такого я здесь не наблюдаю. Все органы чувств у меня в полном порядке. Ничто не является призрачным, зыбким, – плоть, в которую я заключена, более чем материальна. Единственное слабое место, которое я наблюдаю, – это отсутствие причины, даже символической, происходящего.

«Моя» врач косо взглянула на остальных, словно желая сказать: «Теперь-то-вы-мне-поверили?» Те смотрели на меня в немом изумлении.

– Мы, пожалуй, начнем с нескольких вопросов, – прервала она молчание.

– Прежде я хотела бы кое-что добавить к тому, что рассказала вам прошлой ночью. Память вернулась ко мне полностью, – сказала я.

– Может быть, оттого, что вы упали? – предположила она. – Кстати, что вы хотели сделать?