Бернар Вербер - Планета кошек

– Бароны? Прямо как в средневековом обществе! – восклицает Натали.

– Однажды наши видеооператоры засекли скопление, состоявшее из одних баронов. В центре находилась толстенная крыса, вдвое превосходившая остальных размерами. Удалось ее заснять.

Эдит показывает на своем мобильном телефоне видео. Я тоже смотрю на маленький экран с плеча своей служанки.

Сначала мы разглядываем все бурое скопище, потом, крупным планом, жирного главаря.

– Знакомьтесь: царь манхэттенских крыс. Как видите, остальные бароны, судя по позам, находятся у него в безусловном подчинении. Мы назвали его Аль Капоне, в честь короля нью-йоркских гангстеров 1930-х годов.

– Маленький конкретный вопрос: в какой башне мы находимся и на каком этаже? – интересуется Роман.

Эдит встает и предлагает подняться на верхний этаж здания. Я следую за людьми.

Вышедших на верхнюю площадку отделяет от бездны невысокая стена. Я устраиваюсь на ней и превращаюсь в слух.

– Мы на Уэст-стрит, в финансовом комплексе. В нем четыре корпуса. У здания напротив, под номером 1, узнаваемая квадратная крыша. Его высота – 176 метров. В нем располагался, среди прочих, банк «Леман Бразерс», потом он обанкротился. Наша башня носит номер 2, она называется Файнэншл Тауэр. В ней 44 этажа, 197 метров. Здесь были офисы «Коммерцбанка» и японского концерна «Номура». В корпусе номер 3, высотой 225 метров, с характерной пирамидальной крышей, работала компания «Американ Экспресс». Наконец, в 152-метровом четвертом корпусе, с крышей из нескольких квадратных ярусов, помещался банк «Мерил Линч». Перед вами бывшее финансовое сердце Нью-Йорка.

Вот это да! Если я не ослышалась, мы находимся на высоте 197 метров !

Я разглядываю окрестности. Наше здание соединено с другими башнями тросами. Чем выше поднимается солнце, тем больше людей перемещаются по ним в разные стороны.

Когда отправная точка выше точки прибытия, они просто скользят вниз. Когда наоборот, их тянут лебедки, вроде тех, что затащили сюда нас.

Свесив со своей стенки голову, я не вижу мостовой – только кишащих крыс.

Гуляющий на высоте ветер ерошит мне шерсть.

Раскинувшийся передо мной американский мегаполис поражает серым лесом прямоугольных деревьев-небоскребов. Какой холодный, темный, геометрический город!

Как можно выжить при такой оторванности от природы?

Без сомнения, ни одна кошка, даже самая ловкая, не смогла бы выпрыгнуть здесь из окна и приземлиться невредимой на все четыре лапы.

И как, скажите на милость, жить, если не касаешься земли?

Эдит продолжает объяснять:

– Есть еще коллектив ученых, работающий над созданием компьютерного антивируса, который восстановил бы связь между уцелевшими людскими сообществами. Мы хотим любой ценой избавиться от крыс и снова связать воедино весь мир. Это вопрос времени и мотивации.

– Сколько на Манхэттене людей? – спрашивает Натали.

– До краха на этом острове жило два миллиона человек. Согласно нашей последней переписи, сейчас осталось всего сорок тысяч.

– Сколько зданий они занимают?

– В Нью-Йорке немногим более двухсот строений высотой сто пятьдесят и более метров. Из тех, что пониже, все сбежали из опасения, что крысы вскарабкаются туда по фасадам.

– Получается в среднем двести жителей на одну башню?

– Средняя цифра обманчива. Здесь у нас триста человек, но есть и, наоборот, менее населенные башни. Зато в самую высокую, Всемирный торговый центр, набилось аж десять тысяч.

– Кошек-то сколько? – не выдерживаю я.

Натали переводит мой вопрос.

– На сегодня у нас восемь тысяч кошек и пять тысяч собак. Только здесь восемьсот мурок.

Мне ни за что не запомнить все эти цифры. Восемь тысяч кошек – эта цифра врезается в мозг. И вот о чем я думаю: во Франции я жила в горизонтальном мире, а здешний мир вертикальный. В случае падения нет никакой надежды приземлиться на лапы, следовательно, будешь сразу растерзана острыми, как бритвы, крысиными резцами.

– Все мы питаемся крысами, но есть еще грибы, мы выращиваем их на нижних этажах, и кое-какие овощи, и фрукты с крыш – правда, они созревают медленнее грибов. Энергию мы получаем от солнечных батарей и от ветряных двигателей; потребность в воде удовлетворяют накопители дождевой влаги.

– Вы не боитесь, что крысы и сюда доберутся? – осведомляется Натали.

– Они не могут лазить по стеклянным фасадам – не за что цепляться когтями. Мы забетонировали все трубопроводы, служившие для кондиционирования воздуха, вентиляции, подачи воды, канализации, сбора и удаления мусора. Теперь все это происходит наверху.

– А когда мусора набирается слишком много? – спрашивает Роман.

– На этот случай действует система саморегулирования: экскременты, органические отходы, сточные воды идут на компост для нашего растениеводства.

Передо мной простирается мир небоскребов, зиплайнов и дронов. Этот мир устроен, конечно, так, чтобы исключить крыс, но мне в нем очень неуютно, потому что прыгание с крыши на крышу в нем тоже исключено.

Экстренное бегство отсюда тоже под вопросом.

Я спускаюсь вместе с остальными на следующий этаж, в предоставленное нам помещение. Подойдя к двери, я слышу нечто неожиданное: Натали и Роман беседуют на повышенных тонах. Я подкрадываюсь ближе. Благодаря включенному наушнику с микрофоном, находящемуся рядом с Натали, я получаю перевод.

– Думаешь, я не видела, как ты смотрел на эту Эдит?

– Брось, Натали, мы только что здесь оказались!

– Мы с тобой уже больше месяца находимся нос к носу, я понимаю, тебе хочется разнообразия, но это не значит, что надо пожирать ее глазами!

Моя служанка гневается.

– Это сцена ревности? Ты считаешь, сейчас подходящий момент? – удивляется мужчина.

– Я считаю вот что: наша пара приказала долго жить, так что иди спи со своей Эдит, а я начну устраивать собственную жизнь. Убирайся!

Он выходит.

Я скребусь в дверь, пока моя служанка не соглашается меня впустить.

Она вся в слезах. Это не мешает ей взять меня на руки.

– Все мужчины обманщики! Я люблю только тебя, Бастет.

Трогательное заявление! Не могу избавиться от впечатления, что без меня ее жизнь лишена всякого смысла. Я спрыгиваю на пол и приношу ей наушник, чтобы она поняла то, что я намерена ей сказать.

– Ты ревнуешь, Натали?

– Он так пялился на эту американку! Она, видите ли, биолог! Знаю, он млеет перед женщинами-биологами. Кто я перед ней? Подумаешь, архитектор!

– Чем он, собственно, перед тобой провинился?

– Ничем. Хотя нет: его взгляд был очень выразительным, он означал, что он ее хочет. Мы, женщины, сразу такое считываем.

– То есть он ничего не сделал.

– Тебе не понять…

Сейчас она скажет, что я всего лишь кошка.