Бернар Вербер - Планета кошек

Я вылизываю свои раны – это способ дезинфекции. Мне повезло: все раны поверхностные, защитой мне послужила густая шерсть.

Вскоре я замечаю, что Роману плохо удается управлять судном.

– Что-то не ладится, – сообщает он и лезет в трюм.

– Крысы перегрызли ремень, соединяющий руль с пером руля, – докладывает он, снова появляясь на палубе.

За время плавания я разобралась, как устроен корабль. Сейчас речь идет о системе контроля направления.

– Это можно исправить? – спрашиваю я Романа.

– Ремонт займет целый день, – предупреждает он.

– Что если крысы вернутся? – волнуется Эсмеральда.

Я спешу с ответом:

– Вернутся – будут отброшены так же, как в первый раз. Главное – не опускать в воду якорь. Нас будет сносить, ну да ничего.

– Как поступим с убитыми? – интересуется Анжело. – Можно съесть крыс? Какое-никакое разнообразие после рыбы…

Тем временем двое выживших людей сваливают за борт крысиные трупы и складывают на крыше капитанской рубки тела наших товарищей. Видя их неподвижными, я испытываю странное чувство.

Прощайте, друзья.

Особенно мне жалко пса Наполеона.

Пифагор замечает мое состояние.

– Грустишь?

Я вздыхаю и лаконично излагаю суть мучающей меня мысли:

– Он погиб при попытке спасти мне жизнь. Иногда у меня бывает впечатление, что все любящие меня плохо кончают.

– Ты могла бы поблагодарить Эсмеральду, – подсказывает мне Пифагор. – Она тоже спасла тебе жизнь и, между прочим, выжила.

Я нахожу взглядом желтоглазую черную кошку, выбрасывающую в море трупы.

– Удивительное дело!

– Увидев, что ты упала с мачты, она без колебаний спрыгнула с борта в море, чтобы тебе помочь.

– Неужели? Я приняла это за простое совпадение: решила, что она упала одновременно со мной, – говорю я, чтобы избежать необходимости выражать малейшую признательность этой кошке, все сильнее меня раздражающей.

Эсмеральда направляется к нам. Проклятье, несмотря на расстояние, она, наверное, услышала наш разговор.

– То, что я пришла к тебе на помощь, Бастет, – обычное дело, тебе угрожала смертельная опасность, – мяукает она. – Уверена, ты на моем месте поступила бы так же.

Лично я не так в этом уверена, но сейчас не до споров .

– Вы всерьез считаете, что сейчас уместно решать такие проблемы? – вмешивается Пифагор, понимающий, что от нашего диалога не приходится ждать ничего хорошего.

Натали и Роман сбрасывают тела в море. Начинают с крыс, потом приходит очередь кошек, собак, свиней и, наконец, людей.

Что до меня, то участвовать в уборке ниже моего достоинства, поэтому я довольствуюсь пожиранием крысиной головы – источника энергии, необходимой для размышления.

Недаром моя мать говорила: «Лучший способ понять врага – съесть его мозги».

Люди доводят до конца свою скорбную миссию. Палуба опять свободна. Натали предлагает провести небольшую траурную церемонию. Она погрузила в шлюпку, не учитывая видовую принадлежность, тела тех, кого мы знали чуть лучше остальных. Это десяток людей, Бадинтер, Наполеон и две-три кошки, к которым мы испытывали наибольшую симпатию.

Подвесив шлюпку на тросы спускового крана, моя служанка произносит короткую прощальную речь.

– Все они были невероятными. Они погибли сегодня ради того, чтобы мы, семеро выживших, могли жить дальше.

Я мысленно договариваю:

Будем надеяться, что они погибли не напрасно и что мы отыщем наконец искомое – счастье .

Перечислив погибших по именам, Роман Уэллс включает музыку. Из громкоговорителей «Последней надежды» льется «Реквием» Моцарта.

Натали выливает на тела канистру бензина, шлюпка касается воды. Дождавшись, пока погребальный челн отплывет на достаточное расстояние от борта, она выпускает из ракетницы красную ракету. Заряд попадает в шлюпку, и ее тотчас охватывает пламя. Знаю, люди называют это «кремацией». По-моему, только люди уничтожают тела своих соплеменников вместо того, чтобы их съедать или оставлять на пожирание червям для возвращения в круговорот экосистемы. По мне, это расточительство, но я не осмеливаюсь высказываться на сей счет.

Наверное, под влиянием людей и печальной музыки Моцарта я перерождаюсь: меня посещает некое ощущение, смесь облегчения оттого, что я выжила, и сожаления из-за смерти этих конкретных людей и зверей, которые уже не смогут меня развлекать.

До меня еще не дошло, что в самый первый день мы понесли такие колоссальные потери.

Я мысленно подвожу итог: 140 кошек, 10 людей, 65 свиней и 52 собаки… И все пали в одном-единственном сражении продолжительностью всего в двадцать-тридцать минут…

Лиха беда начало .

Меня душит тревога.

Тихо опускается ночь. Я не свожу взгляд с полной тел шлюпки, превратившейся в желтый огненный шар, и говорю себе, что вместе с телами улетучиваются, как дым, наши мечты об убежище, где мы обрели бы, наконец, спокойствие.

Выходит, самые большие невзгоды припасены для оставшихся в живых .

Музыка Моцарта, горящая шлюпка, звездная ночь, память о павших – все это приводит меня в странное состояние. В памяти всплывают все эпизоды прошлого, предшествовавшие теперешнему положению. Одновременно у меня такое чувство, что у меня вот-вот лопнет голова.

Может ли животное жить без головы?

Невероятное приключение петуха Майка как будто доказывает, что да, может.

В 1945 году его владелец, Ллойд Олсен, житель штата Колорадо, отрубил ему голову с целью приготовления ужина для ожидаемой в гости тещи.

Однако обезглавленная птица встрепенулась и как ни в чем не бывало заходила по двору. Что еще удивительнее, петух крутил шеей, как будто собирался клевать корм или приводить в порядок свое оперение. Удивленный фермер решил сохранить ему жизнь. Он кормил его из пипетки то водой, то толченой кукурузой. Когда трахея забивалась пищей, он прочищал ее иглой шприца. Никто не хотел верить этой истории, над Ллойдом Олсеном все потешались, поэтому он отвез петуха в университет Юты, где ученые зафиксировали реальность явления. Разразилась сенсация, о ней написала «Таймс», Майк и его владелец отправились в турне по стране. Люди платили по 25 центов, чтобы поглазеть на живого обезглавленного петуха.

На пике своей популярности Майк приносил Олсену больше денег, чем вся ферма.

Однако 13 марта 1947 г., находясь в мотеле города Феникса, Майк подавился, а при Олсене не оказалось спасительного шприца.

Петух умер, прожив без головы полтора года. Олсен пытался воспроизвести чудо, пожертвовал целой стаей домашней птицы, но вынужден был констатировать, что его Майк был единственным и неповторимым.

Энциклопедия абсолютного и относительного знания.