Ростислав Кот - Как Сума меня венчала

Стаки сегодня тоже был в гражданке. Его невзрачная обтрёпанная куртка невнятного цвета, то ли серого, то ли коричневого, и неопределённого фасона светлые брюки логично дополнялись тяжёлыми начищенными ботинками, к которым он, судя по всему, ещё с армейских времён имел неистребимое пристрастие. Это и была современная молодёжная мода в понимании бывшего лейтенанта. Он действительно чем-то походил на студента. Если не прислушиваться к словам, то со стороны было похоже, что нерадивый студент-переросток проваливает профессору очередной экзамен.

А вот если прислушаться – получалось наоборот. Стаки говорил простые и, в общем-то, очевидные вещи. А профессор сыпал терминами, научными проблемами и через фразу ссылался на то, что он занимается важнейшими работами. С тем, что свершения его очень важны для колонии, никто не спорил. Но на этом все точки соприкосновения заканчивались.

Я уже махнул на них обоих рукой. Я был уверен в своём напарнике. Армейскую закалку Стаки, решительно занявшего кресло хозяина кабинета и, невзирая на седины, устраивавшего выволочку пожилому профессору, было ничем не пробить. Профессорская же горячность вкупе с явными признаками лёгкого опьянения грандиозными идеями не делала учёному чести. По крайней мере, с точки зрения человека, в которого этой ночью в лесу стреляли диверсанты, да ещё и товарища ранили.

С другой стороны, и профессора можно было понять. Насколько я успел сегодня разузнать, тот долгие годы пытался получить средства для строительства своей чёрной энергетической башни. Потом несколько лет её строил. А теперь, построив, впервые за полгода смог выбить у Министерства энергетики нужные лимиты на энергию. И потому торопился закончить свой эксперимент, пока в Инаркт не передумали и лимиты не отняли. А надо признать, аппетиты у профессора были немалые – он собирался накопить в этой башне ни много ни мало, а почти половину суточной отдачи нашего единственного термоядерного конвертора. Очевидно, что куда проще было выделить ему лимиты летом, когда энергопотребление колонии несколько падает, чем зимой, когда энергия дополнительно тратится на обогрев жилищ. Но почему именно в текущие сутки, на которые как раз и пришлась высадка диверсантов, профессору дали всё, что он просил?

И сейчас Стаки совершенно резонно твердил профессору про этих самых упущенных инопланетных диверсантов и про необходимость прервать на время некоторые небезопасные работы. Профессор в ответ кипятился и кричал, что всё сотни раз считано-пересчитано и потому его работы вовсе не являются небезопасными.

После этой его фразы мне пришёл в голову один любопытный вопрос. Но нужно было сначала суметь как-то так его сформулировать, чтобы получить в ответ не новые истерические выкрики, а то, что меня интересовало.

Пытаясь сосредоточиться, я какое-то время бродил по кабинету. Чтобы отвлечься от административно-правового концерта, я стал смотреть в окно. Солнце ярко светило с высокого голубого неба. И я глядел из окна седьмого этажа, как млеют в его лучах коротко подстриженные кустики, аккуратно рассаженные вдоль дорожек по всей территории энергокомплекса. По дорожкам ходили люди. В это утро они все казались празднично одетыми – щедрое солнце как-то усиливало и подчёркивало цвета. Синяя униформа технического персонала, оранжевые комбинезоны дежурной смены термоядерного конвертора и белые халаты врачей сияли на солнце – все форменки были словно только что из кладовой. А ещё – тёмно-зелёный цвет этих самых кустиков с жёсткими бархатистыми листочками – какой-то особой породы, которые в наших местах не растут. Даже камуфляжная краска десятка джипов национальной гвардии да пары гусеничных бронетранспортёров, расставленных то тут, то там, казалась свежей и слегка искрящейся. А сами военные машины – новенькими и, возможно, даже в какой-то степени грозными.

Налети сейчас хорошая туча – и все цвета опять поблёкнут, смешаются. Тусклая цветовая гамма поношенной униформы спешащих по своим делам людей почти сольётся с серым фоном давно не ремонтированных асфальтовых дорожек. Военная техника гвардейцев – джипы, грузовики и бронетранспортёры – станет больше похожа на то, чем является на самом деле. А декоративные кустики – просто запылёнными, кургузо постриженными, безвкусными зелёными насаждениями. Но нынче был какой-то особенный день. Вся территория энергокомплекса, построенного давным-давно, в незапамятные времена, играла и переливалась, словно сегодня и вправду наступил какой-то праздник, назначенный природой.

Лучше всего смотрелся, конечно, термоядерный конвертор. Хотя самого энергоблока, естественно, не было видно. Просторная бетонная площадка, посреди которой возвышались три огромных купола, сгрудившихся вокруг одного маленького, центрального. Рядом – две гигантские трубы, возносящиеся вертикально вверх на двухсотметровую высоту. И больше на поверхности – ничего. Всё остальное глубоко под землёй. Однако манящая красота древних сооружений была заметна даже в этой скупой на детали композиции. Как и во всём, что делали древние, в этом образце промышленно-энергетической архитектуры чувствовалась какая-то внутренняя гармония. Которая была почему-то недоступна современным строителям.

Даже неопытный взгляд мог без труда угадать в нескольких сооружениях, приютившихся по краям бетонной площадки конвертора, постройки последних десятилетий. Например, почти одинаковые здания пультовой и локальной диспетчерской. Внутри они были вполне удобными, светлыми, но со стороны казались какими-то непропорциональными и несуразными. Более или менее сносно выглядело только внушительных размеров административное здание, стеклянное и многоэтажное, построенное в начале века, ещё в эпоху Великого подъёма. Сейчас большую его часть занимал медицинский центр, который играл роль региональной больницы. А на седьмом его этаже, в правом крыле, где располагалось территориальное энергетическое начальство, как раз и находился кабинет профессора Сха, из окна которого я сейчас обозревал окрестности. Правда, и административный корпус, возведённый на самом краю территории комплекса, со стороны реки, тоже не очень-то вписывался в общую композицию. Слишком длинный, высокий и какой-то угловатый. Он хоть и имел сплошной остеклённый фасад, но выглядел как-то тяжеловесно, не воздушно, довольно нелепо возвышаясь над прибрежным лугом, мягкой волной сбегавшим к обрыву широкой и степенной в этом месте реки Уараты. А вот купола термоядерного конвертора со своими трубами выглядели так, словно были здесь всегда, от начала времён.

И уж совсем ни на что не был похож энергоаккумулятор профессора Сха – чудо местной науки и техники, из-за которого и шёл сейчас за моей спиной горячий спор. Его отсюда, сверху, было прекрасно видно, только подножие слегка закрывал юго-восточный купол конвертора. Эстетически удачной эту башню неуклюжих, на мой взгляд, пропорций я бы точно не назвал. Я уже знал, что в основе конструкции была высокопрочная ферма, а вокруг неё – приплюснутые коконы из миллиардов слоёв какой-то специальной высокотехнологичной ткани с фрактальной структурой. Ткань эта может накапливать заряд. Получалось что-то вроде гигантского конденсатора, только очень хитро устроенного. Он накапливал энергию конвертора в те моменты, когда в колонии её потреблялось мало, и отдавал, когда её не хватало. Это было важно не только для промышленности нашего мира, но и для военных целей – как только наши орудия орбитальной обороны по случаю учений принимались стрелять, уже после пары хороших залпов свет в городах начинал меркнуть.