Иван Миронов - Высшая каста

Они зашли в кабинет, куда принесли чай с лимоном и запечатанную бутылку армянского коньяка.

– Арсений, я тебя всегда считал своим другом и поэтому вправе рассчитывать на понимание.

– Конечно, Лаврентий, – выдавил Зверев, медленно качнув головой, догадываясь, что его пытаются вовлечь в непредсказуемую интригу, чего прежде ему удавалось ловко избегать.

– Мы всегда боролись с врагами партии и народа. – Берия нарочито надавил на «мы». – Но вырезанная опухоль измены и ненависти к нашему социалистическому строю и товарищу Сталину каждый раз оставляла метастазы, из которых разрастались новые заговоры и предательства. В этот раз врагам через агентов сионизма, внедренных в органы государственной безопасности, удалось слишком близко подобраться к вождю. Сначала Щербаков, потом Жданов, следующим могло случиться подлое убийство Хозяина.

Зверев хотел что-то уточнить, но, сочтя это неуместным, молча плеснул себе коньяку.

– Да, Арсений, все так! – уловив непрозвучавший вопрос, отвечал Берия. – Все агенты ЕАК уже дали признательные показания, бывшие сотрудники МГБ пока упорствуют. Но это лишь пока. Мы это понимаем, но это понимают и враги, которые остались на свободе и вряд ли будут бездействовать, – Лаврентий Павлович придавил дольку лимона в стакане, отловил ее ложечкой, выложил на хрустальную розетку и, как могло показаться Звереву, залюбовался случившимся натюрмортом, однако пить чай не стал. – Согласись, что покушение на Сталина невозможно без внедрения агентов в его ближайшее окружение.

Зверев сложил на груди руки, давая понять, что добавить нечего, но ему совершенно непонятно, какое отношение министр финансов может иметь к разоблачениям вражеских агентов.

– Из свиты Хозяина, – маршал заметил, как Зверев заерзал на стуле. Слово «свита» бросала тень пренебрежения на вождя. – Из его окружения не взяли никого.

– Почему? – наконец выжал из себя Арсений Григорьевич, посчитав, что затягивать молчание долее крайне неприлично.

– Иосиф к ним привык, а новых людей опасается. Ему нужны веские доказательства измены. Догадкам и показаниям, полученным под нажимом, он верит слабо. А у нас пока только догадки.

– Ты кого-нибудь подозреваешь, Лаврентий? – Зверев понимал, что именно этого вопроса ждет от него собеседник.

– Арсений, ты хорошо знаешь, как организованы аппарат и служба безопасности Сталина.

– Мне не по чину, – министр грустно улыбнулся и допил коньяк.

– Прекращай, Арсений, мы же без протокола. – Берия скривился, мазнув товарища вязким взглядом. – Без воли Поскребышева, а прежде еще и Власика, к вождю муха не подлетит. Без их участия ни один заговор невозможен. Думаю, что когда Сталин начал подозревать насчет Власика, тогда и сослал его в Свердловск. Но, во-первых, пока Власик не в Лефортово, Игнатьев до него не дотянется. Во-вторых, наш Иосиф может заскучать по своему сторожу.

– Лаврентий, – Зверев бросил украдкой взгляд на часы маршала, сверять время в разговоре по своим министр считал проявлением неуважения к собеседнику. – Я разделяю твою озабоченность, но чем тебе может помочь бухгалтер, пусть даже всесоюзного значения?

Берия уловил нетерпение гостя.

– Арсений, ты знаешь мою прямолинейность. Я убежден, что только арест Власика может спасти нас от катастрофы. Мы с тобой также отвечаем за жизнь Иосифа, как и каждый советский гражданин, который догадывается о существующей угрозе. Но ни мне, ни Маленкову, при всем к нам доверии, Сталин не поверит, спишет подозрения на мнительность и личную неприязнь к Власику. А вот если ты проведешь ревизию по своей части – сколько Власик тратил на содержание аппарата, охраны, личных и семейных нужд вождя, и вдруг будет обнаружена растрата, тогда мы и сможем его прижать. Иосиф Виссарионович – аскет, лишнюю копейку на себя не потратит, поэтому к финансовым злоупотреблениям относится сурово. В заговор Абакумова он не хотел верить до тех пор, пока ему не рассказали об абакумовской глупой роскоши. За это и Жукова он еле терпит.

– Наша скромность – наше алиби. – Зверев облегченно вздохнул, утверждаясь, что просьба Берии законна, вполне резонна и не сопряжена с риском.

– Проведешь ревизию, направишь записку на имя Маленкова, дальше уже дело техники. – Перемена настроения министра финансов обнадежила Берию. – Только сделать это надо быстро.

– А если все будет чисто? – Зверев поднял бокал, но отчего-то передумал и поставил его на место.

– В твоей объективности я не сомневаюсь, Арсений Григорьевич, как и в том, что никогда не станешь покрывать врага народа.

На том и распрощались.

Проводив гостя, Лаврентий Павлович попросил свежего чаю погорячее и достал из сейфа совместную записку заместителя Берии по Специальному комитету генерала Бориса Ванникова и гения ядерной физики Игоря Курчатова – научного руководителя атомного проекта.

Документ под грифом «Сов. секретно» предполагал три адреса: Сталину, Берии и Маленкову, хотя обычно Ванников бумаги подобного рода направлял сначала ему, чтобы сам Берия, в зависимости от содержания и значения, передавал их дальше. Здесь же Ванников нарушал установленный порядок, что могло произойти только по распоряжению Кобы. В докладе излагались причины, по которым испытания водородной бомбы не могли состояться в поставленный Берией срок – в ноябре и откладывались еще на шесть месяцев.

Сталин хоть и исповедовал принцип «незаменимых у нас не бывает», однако, благодаря атомному проекту, признавал в Берии исключение из этого правила. До войны практическое применение исследований физики ядерного ядра казалось абсолютной фантастикой и вариацией на тему поиска Шамбалы по лекалам Рериха и расстрелянного троцкиста Блюмкина, добывавшего оккультные формулы для большевистского правительства. Дело было неблагодарное, цель туманна, а ответственность колоссальна, поскольку параллельно и Англия, и Америка, и Германия бились над ядерной загадкой. В конце 30-х Сталин поручил это дело Берии, посчитав главной движущей силой советского атомного проекта технический шпионаж. Красным вождям методы экспроприации и в науке казались наиболее очевидными. Отечественным же физикам-ядерщикам отводилась роль «талмудистов», должных расшифровывать краденые «манускрипты».

28 сентября 1942 года, через полтора месяца после старта «Манхэттенского проекта», Государственный комитет обороны принял постановление № ГКО-2352сс «Об организации работ по урану». 12 апреля 1943 года при Академии наук СССР создали Лабораторию № 2, руководить которой поставили сорокалетнего Курчатова.

Лаврентий Павлович оказался на высоте. Ему удалось взять под контроль весь ход работ отца ядерного оружия Роберта Оппенгеймера. Через двенадцать дней после сборки первой американской атомной бомбы описание ее устройства уже лежало на столе Берии. Но получаемые бериевскими агентами сведения позволяли лишь скромно копировать американские разработки и в режиме самообразования готовить собственные атомные кадры.