Гордей Егоров - Проект «Тревожные Небеса»

– Да ты волшебница!

Она мотает головой.

– Нет!

– Да!

– Нет! Нет-нет-нет-нет… я потому и бросила, – всхлипывает она сквозь шёпот, – Что руки не слушаются… и не могу я… и больно мне до одурения, когда я вижу как другому больно! Нет. Не могу я это…

– Но смогла! – я торжественно поднимаюсь в вертикальное положение, на всякий случай придерживаясь за диван, – Видишь!

Пламя свечи неверно колеблется, я замечаю, что глаза у Саши зажмурены. Делаю пару шагов – нога не гнётся, но боль такая тупая и далёкая, что ходить вполне можно. Беру свечу. Нужно сделать ревизию и проверить: что есть, чего нет… И подумать, что делать дальше. На душе спокойно и умиротворённо. В такой милой и уютной квартирке при свечах кажется, что нет никакого апокалипсиса, вируса, убежищ. Хочется чаю и послушать истории – как это было в детстве.

На кухне есть немного воды, много еды. Полотенца, одежда, лекарства. Моего размера правда нет, но если… Возвращаюсь в комнату спросить у Саши про соседа морфиниста, но вижу, что она спит.

Ладно.

Выхожу на лестничную площадку, дёргаю соседскую дверь – отрыто. Ступор. Первая мысль – там кто-то есть, но её тут же обгоняет вторая… Чтобы её проверить, дёргаю вторую дверь – тоже открыто. Тогда всё понятно. Похоже, людей собирали в убежище принудительно. Это вполне в их духе – пройти по всем квартирам и забрать всех, кто хочет просто умереть у себя дома.

Открываю ближнюю дверь и прохожу в прихожую. Ещё с того времени, когда был простым монтажником помню это ощущение… когда за день заходишь в десятки разных квартир. У каждой из них свой запах. Я научился по этому запаху определять, кто здесь живёт. Похоже морфинист дядя Серёжа жил тут. Запах смерти с послевкусием лекарств и слёз.

Прохожу в комнату, открываю шкаф и даже не могу притронуться к одежде. Если и подойдёт – я не смогу это носить. Не моя это жизнь. Смотрю на ногу. Повязку едва прикрывают лоскуты от штанины.

– В таком виде как-то не комфортно… Ладно.

Выхожу из квартиры и спускаюсь вниз. Идти по лесенке всё же больно. Держусь за перила и прыгаю здоровой ногой. При каждом прыжке в ноге пульсирует и ноет. Три этажа – это совсем не много. А там метров двести и машина. В ней вода, шоколад и запасная одежда.

Аккуратно открываю подъездную дверь и выглядываю. Тишина. Несколько секунд стою неподвижно и не понимаю, что именно меня так смущает. Тихо. Настолько тихо и темно, что всё это кажется нереальным. Я не видел город таким. Нет лая собак, гула полуночного стритрейсера, далёких торопливых шагов, ворчания алкашей на лавочке. Ничего. В этом городе поселилась пустота и тьма. Смотрю на небо – из-за плотных облаков показался краешек луны и пустынный мрачный двор стал ещё более ненастоящим. Я медленно прикрываю за собой дверь и делаю шаг. Шорох подошвы по бетонной плите такой громкий, что я начинаю оглядываться – не зажгутся ли сейчас окна в домах? Разве можно так шуметь в такую ночь? Делаю ещё один шаг. Окна смотрят на меня черными дырами осуждения, но молчат. Значит пусть терпят.

Я засовываю руки в карманы и решительно иду в сторону площади. Нарушенное волшебство ночи оторопело отступает. Площадь залита тёплым светом вынырнувшей луны. Вчерашних трупов уже нет. Видимо, убрали военные. Машина стоит на том же месте, уткнувшись в бордюр покорёженным бампером. Подхожу, нажимаю кнопку на брелке.

– Пик-пик! – кричит сигнализация так громко, что кажется не только весь город услышал, но и весь мир.

Открываю багажник. Нахожу ещë одну пустую сумку. Взять немного припасов и откопать где-то в глубине сменную одежду. Я всегда её с собой вожу.

– Вадим Мохов?

Удивлённо высовываюсь из багажника.

– Да! Это я… – передо мной стоит затягиваясь сигаретой человек лет сорока в военной форме.

– Полковник Свиридов. Мы немного знакомы… – он выпускает струйку дыма вбок, чтобы не попала на меня.

– Да, я помню.

– За вещами пришёл? – заглядывает в багажник. Рассматривает лоскуты штанины на перевязанном бедре, – Как нога?

– Уже лучше. Спасибо.

– Ты не обижайся за это. Ты же понимаешь…

– Что я должен понимать? Работа такая?

– Да ну-у-у-у, – он усмехается и щурясь смотрит на луну. Потом делает ещё одну затяжку, – Нет, Вадим. При чём тут работа? Тут больше чем работа. Это…

– Призвание наверное? – я тоже усмехаюсь в ответ.

– Нет. Это всё ваше шаблонное: призвание, предназначение, смысл жизни… У нас нечто серьëзнее, сильнее, крепче. Это функция.

– Функция? Что это значит?

– Это значит, Вадим, что на работу можно забить, призвание (как и любой другой зов) можно игнорировать, предназначение можно вообще никогда не узнать… – полковник снова смеётся, – Но когда ты становишься функцией… ты просто делаешь то, что должен. Да что там. Когда ты функция, тебя уже просто нет. Остаётся лишь направление, которым ты идёшь, совершая действия согласно регламента.

– Звучит грустно…

– Только для тебя. И этому тоже есть объяснение.

– Интересно послушать…

– Так послушай. Ты, Вадим, – вирус. Ты опасная клетка. Зараза. А я – лейкоцит. У меня нет других задач, кроме устранения таких как ты, а у тебя нет задач вообще. Ты просто плывёшь в пространстве, находишь организм и даже не хочешь его уничтожить… Уничтожение, заражение и смерть – это лишь плоды твоей жизнедеятельности.

– Занимательная теория.

– Это практика, Вадим. Действительность. Вот что ты знаешь о вирусе?

– О вирусах вообще или о знаменитом?

– Знаменитом… – усмехается Свиридов, – Всё иронизируешь? Это так типично для вас всех.

– У меня не было цели тебя удивить.

– А ты и не удивишь меня. Я всякого повидал. Когда только начались все эти дела с вирусами, нас всех на уши подняли. Сразу были догадки у некоторых. А я как будто знал, что это было оружие. Биологическое оружие. Тогда об этом мало говорили, но вирус развивался и становился всё опаснее… ну ты помнишь.

– Помню, конечно.

– Так вот, однажды даже наверху всем стало очевидно, что развязанная биологическая война не закончится, пока одна из держав, начавших её, не выйдет из этой заварухи абсолютным экономическим победителем.

– Я читал предвыборные листовки.

– На выборы ходил?

– Нет.

– Вот. Я же говорю – вирус. Ну да пусть. Листовки читал, значит знаешь, почему и как правительство создало проект «Тревожные Небеса».

– В общих чертах да. Непонятно, зачем такое пафосно-нелепое название…

– Нет в тебе патриотизма. Потому что опасность в небе. Опасность в воздухе. Дальше ты в курсе: убежища подземного типа с системами воздухо и водоочистки. Стерильность. Зачистка. Перенос жилья и производств в убежища. Кто не подстроиться под текущие реалии биологической войны, тот умрёт.