Дмитрий Раскин - Эвви и три луны

– Проходи, конечно, – Элла не дослушала ее извинения. – Я все равно не сплю. Никогда не ложусь в это время.

Эвви показалось, что Элла даже рада ей, но не подает вида.

Сели в маленькой гостиной Эллы – два кресла напротив друг друга. Элла сняла свой «тюрбан» и перестала быть похожей на африканку. Волосы рассыпались по плечам, а одна прядь легла на грудь, по правую сторону, поверх халата. Эвви впервые видит Эллу без прически – и эта мелочь почему-то сейчас показалась ей удивительной.

Повисла неловкая пауза. Да нет, просто пауза.

– Ну что, Эвви, может, чаю.

Автоматика поняла свою хозяйку, и тут же был подан чай, а также сливки, печенье и лимонный кекс. Элла подмигнула, дескать, видишь, все никак не наиграемся в «викторианскую Англию».

Эвви гуляла долго, а вечер и холод здесь наступают быстро, так что чай был очень даже кстати.

– Не была на Земле вот уже где-то лет триста, если мерить вашими, в смысле, земными годами.

Эвви кольнуло это ее «вашими».

– И никакой ностальгии, – продолжает Элла, – сама удивляюсь. А там есть дорогие мне места. Людей уже нет, конечно… тех, что дороги мне. А их и не было, кстати. Но то, что дорого мне, осталось. Не могло не остаться, ведь так? Но вернуться, увидеть, так сказать, припасть. Нет, получается, я довольствуюсь памятью?

Упреждая вопрос Эвви:

– Это не из-за наших распрей с Землей по поводу эксперимента, судьбы Готера и прочего – это все так. Да ты и сама уже понимаешь. Это что-то во мне. Поначалу это меня пугало, но привыкла, принимаю как данность. Ты бери кекс, не стесняйся.

– Мои родители, Элла, ушли в космос, когда я была еще маленькой. Это первая экспедиция за пределы галактики, ты, конечно же, знаешь о ней, не можешь не знать. Я их не помню… вообще. Только фото и видео, ну и еще голограммы. Так, казалось бы, даже легче любить их, мечтать о них, идеализировать, правда?

– Ну, а все эти сеансы связи, они же были.

– Они разочаровывали, как правило. Пусть я не сразу смогла сформулировать это, объяснить самой себе словами. Я разочаровалась в себе – понимала, что не могу любить эти фигурки на дисплее, эти лица на экране и не знаю, как их любить . Понимала, конечно, что я должна . И они знали, что должны. Но как?! Мы говорили друг другу какие-то слова о любви. Делали вид, что нам интересны жизнь, обстоятельства, событийность друг друга. Мы честно пытались. Но мы лицемерили. С какого-то времени, как я теперь понимаю, у меня получалось: тоска по родителям, мечты о родителях – отдельно, а сами родители – отдельно.

Элла погладила ее по руке. Ладонь была крепкой, чуть шершавой. И аромат соли, моря – откуда? с чего? чуть различимый. Но Эвви различила.

– Ничего, – кивнула Эвви, – можно жить и с этим, оказалось, можно. В последнее время мне кажется, что родители все же любили меня, они просто, – ищет слово, – пользовались какими-то штампами родительской любви, и им самим было неловко. Видишь, вот я говорю о них в прошедшем времени, но, когда они вернутся на Землю (если только вернутся!), я, если жизнь сложится так, что буду жить на Земле, давно уже буду мертва. Мы привыкли за те триста лет, что тебя не было, Элла – на Земле привыкли, к тому, что люди могут разминуться не только в пространстве, но и во времени… назло причинно-следственным связям. Здесь бывают свои трагедии и парадоксы, но это перестало уже быть экзотикой, Элла. Как видишь, мы не теряли даром эти триста лет. Кстати, меня вообще-то назвали Евой. Имя я переделала потом. Уж как могла.

– Я же с мужчиной, которого любила, как ты говоришь, «разминулась»? – усмехнулась Элла, – в пространстве. Да, да, тот легендарный скачок в параллельную Вселенную, ты проходила в школе. Человечество тогда переоценило свои силы… Связи нет, есть лишь веер возможностей: аннигиляция корабля, обживание новой, параллельной, не знаю, какой там Вселенной (без малейшей надежды дать хоть как-то нам знать о себе), отсутствие, полнейшая невозможность этой самой другой Вселенной и, стало быть, он ушел в абсолютное Ничто, но я не уверена, что оно пишется с заглавной. Можно, конечно, представить, что он там живет, подчиняется другим, непредставимым для нас законам физики, сменил свою форму и время – но это он. Все-таки он. Может, там он будет жить вечно или же в вечности. Все может быть. Абсолютно все, но… – Вдруг резко, зло. – Эта выдумка «параллельная Вселенная» для земных ограниченных наших мозгов. Исчезнуть ради химеры, фикции, которая, по совместительству, есть тоска человечества по выходу за абсолют. Меня он не взял на корабль, не пустил, согнал силой, потому что любил. Меня гложет все эти годы: значит, он не исключал, допускал, что это именно фикция, химера, мечта?!

Эвви накрыла ее кисти, пальцы, пожала. Элла не приняла жеста, спрятала руки под стол. И тут же:

– Извини.

– Тосковать по преодолению абсолюта, вот так, его не достигнув? Зная о заведомой недостижимости?

– Именно! – Элла встает, начинает ходить между своим креслом и окном. – И ему удалось, почти удалось. Он приблизил, он дал человечеству Опыт . – Сбивается:

– В общем, все это слова. Пусть и очень торжественные. Во всяком случае, после него человек понял, чего он хочет на самом деле . А «параллельная Вселенная» это так, повод, частность.

Элла вернулась в кресло:

– А мне нужен он . И заменить его некем… пусть я и пыталась. Когда исчезает твой человек, тебе говорят: «но жизнь продолжается» и «время лечит», и много чего еще в этом роде. Но это пошлость, пусть и с добрыми намерениями. Правота, доброта пошлости. Я не уверена, что жизнь так уж должна, обязана продолжаться, а время… мне все чаще кажется, что время лишено воображения. Но мы лишены в еще большей степени.

– Так время не лечит?

– Анестезирует, – улыбнулась Элла. – Я во времени, куда я денусь? Что-то такое делаю, пытаюсь, надеюсь. Признаю все права времени, но… А что, собственно, «но»? Не признаю за временем некоего таинства, недоступного мне, высшего смысла?! Уже что-то, – состроила гримасу на собственный счет Элла. – А в свое время взяла-положила свою яйцеклетку в «холодильник», успела. Это еще до той аварии за Плутоном, ты, наверное, знаешь. Да, конечно же, знаешь. Ты прочла обо мне всё перед полетом на Готер. На Земле давно уже стало бессмысленным словосочетание «закрытая информация». Смотришь на меня и видишь меня без кожи. Знаешь и о бесплодии, и о проблемах с желчным пузырем. – Сбавляя тон, – Ладно, чт о ты. На твоем месте я бы тоже меня изучала. Так в о т, яйцеклетку я оплодотворила моим мужчиной и ждала, когда он скажет «да». А он не успел. И вообще, ему не до того было перед «скачком»… Взяла с собой на Готер как сувенир – придумала слово, да? И не то, чтобы не могла решиться – мне тоже было «не до того». А семнадцать лет назад вдруг пересадила эту свою яйцеклетку из «холодильника» в «инкубатор». Кажется, я разочаровала тебя? Юджин так тогда напугал нашу Эвви самим фактом своего существования, что его возникновение просто обязано быть объясненным какой-нибудь жуткой, а еще лучше, если инфернальной тайной.