Александр Салангин - Клуб дневных мечтателей

Понять причину было несложно: суперстартап стал слишком популярен уже в первый месяц. Очевидно, что растущая всенародная тяга к Daydreamers Club мешала плановому развитию главной медийной фабулы сезона – актуальной пандемической драмы – в сюжетном русле, уготованном ей ответственными мастерами больших стратегий.

Каление ненависти достигло апогея в момент реального покушения на жизнь создательницы «стартапа десятилетия» и владелицы франшизы – блогерши Razoq прямо во время закрытого стрима для подписчиков высших тиров её Patreon-аккаунта: ворвался, вопя, человек в антивирусной маске с арматуриной в руках, стрим был прерван, Razoq вновь вышла на связь лишь на третий день – из реанимации Первой Градской (38,6k+ сочувственных лайков в первую же минуту эфира), продемонстрировала фанам опасно рассечённую бровь и вывихнутое плечо (77k+ гневных эмоджи за три минуты, количество дислайков зашло за полмиллиона), решительно уверила, что Daydreamers Club она ни коем случае не бросит, а упрочит, усилит и продолжит развивать всему наперекор (19М+ лайков и сердечек in total).

Однако через пару-тройку месяцев всё улеглось. Подверглись корректировке регламенты франшизы – триты, как уже сказано, открылись обозрению «из внешнего мира» (хотя стёкла при этом сделали ударопрочными). После бурного обсуждения поправок в Основной закон – беспорядки, сотни пострадавших, – а также очередного, куда более драматичного витка пандемии даже самые яростные хулители Daydreamers Club потеряли к нему интерес.

Произошедшее в конце весны торжественное захоронение мумии В.И. Ленина (не только его, но и мумий всех его двойников, о которых официально сообщили впервые – и предъявили ошарашенной публике шестерых совершенно идентичных Ильичей) на полмесяца затмило прочие новостные поводы и окончательно сняло дэйдрим-холивар с повестки. Довлеет дневи злоба его.

– Как же может столько открытости и вранья одновременно держаться на одном лице? Вот скажи мне! Как они умещают на личинах своих… всё и сразу? Может, специально такими крючат, чтобы думали о них только плохое? Но зачем? А как же любовь избирателей, голоса, вот это всё? У меня сбой логики.

– Да лан те. Терпимые они. В конце концов – приемлемые. У нас с тобой лучше, можно подумать. Ты про которого из?

– Да про всех я. Включая нашего.

– Это профдеформация. Они существа иного порядка. Посмотри на любого из коллег, кто больше десяти на оперативной оттрубил – разве человек? А эти – подавно. В стае живут двадцать четыре на семь, они не люди, а маугли. Давай вырубим и просто полежим. Я, может, даже посплю. Или… Включи-ка «Спас», там старые фильмы. Под «Комсомольцев-добровольцев» придавить полчасика. Чего бы нет?

– Ну, как в обычной жизни… Мужик первый засыпает. Х-ха-ха! Не-ет, смотреть вот так на меня точно не надо, лейтенант! Я ни на что не намекала…

– Смешно смеёшься. Давай ещё.

– Ну тебя!

Молодой человек с лицом широким и простым поиграл желваками, по-детски улыбнулся и придвинулся вплотную к прозрачной перегородке. Лежащая по ту сторону красотка лет тридцати (классическая дива бэк-офиса, перенакрашенные алые губы, щедрый перебор с золотом на шее и в ушах – да и с ямочками на щеках и подбородке) хохотнула уже серьёзнее и сделала то же самое. Её собеседник говорил тихо, но жарко – пластик потел под губами:

– В тебе живой огонь есть… открытый. Обычно так не смеются, сама знаешь, как у нас все в отделе: одна жеманно, другая тупо, третья зло… Мне и работать с тобой нравится. Даже просто рядом находиться приятно.

– Лан те!.. Я не против комплиментов. «Говорите, говорите!» Ты вообще-то классный, старлей, не похожий на всех. Ты участливый. Тот ещё хитрец, умеешь нравиться. Но участливый. Таких больше нет в конторе. И да, спасибо за приглос, всё же дорогое удовольствие.

– Для своих не жалко. Перебрось пульт, а? Сам пощёлкаю. Вон там, наверху, щель есть. Просунь и отпусти.

– Счас. Лови… Ай! Прямо в глаз! Ой-й.. Фингал же будет. Прости! «Первый уснул», в глаз схлопотал. Осталось налево сходить! Полноценная личная жизнь! Ой. Мамочки! Ой, всё. Это моё смущение. Меня смутить – постараться надо. Но сейчас… нервное. Чужой мужчина в пижаме, а всё как дома, шкаф икеевский, да и «плазма» у нас, кстати, такая же.

На «чужом мужчине» и «у нас» молодой человек резко погрустнел. Дива заметила – заметалась:

– Мы с тобой уже давно как свои ведь… В смысле, ты мне теперь больше чем друг, хотя… Давай, щёлкай уже на свой «Спас»… Вредно глазеть, граждане! Морды в пол!

Реплика летела в проходящую мимо с глупым подхихиком пару праздношатающихся допризывного возраста – таких немало было по первости. Желающих посмотреть, «что за дэйдримы ещё такие», не ошарашивали сразу при входе требованием паспортов – давали осмотреться, так что у каждого вошедшего в чертоги «дневных мечтаний» имелась полная свобода передвижения длиной примерно в полминуты; и этим пользовались. Обладал некой «всё-же-двусмысленностью» формат DDC, так что публика всех возрастов и степеней испорченности забывала приличия и бесцеремонно таращилась на возлежащих в тритах. В первую очередь все глаза включало беспечное юношество. Гневный окрик ушей не достиг, но по эмоции очаровательного женского лица, перекошенного милой злобой, подростки всё поняли, стихли, увели взгляды. Довольная дива перевернулась к собеседнику, вынула красивое, холёное колено из-под простыни:

– Хотя… чего кокетничаю. Нормально. Все так – и мы так.

– Отвлекись. Ты давно в конторе?

– Пять лет, ты?

– Сильно меньше. Не люблю долго на одном месте, скукотень. Кой смысл держаться насиженного места.

– Ты что, как это «какой смысл».

– Ну, а тебе не надоедает?

– Не-а… Так. Пойду-ка посуду помою.

– С ума сошла?

– Что не так?

– Расслабься, ты ж не дома.

– «Делай, что хочешь» тут девиз? Я хочу помыть свою чашку. Не привыкла оставлять другим.

Не веря, что делает это, Нина вскочила, в чём была, и как могла медленно подошла к умывальнику в углу трита – открыла кран, сполоснула чашку от чайной заварки. Она делала всё невозмутимо и, как ей показалось, плавно и с достоинством, но спина дрожала от ощущения прилипшего к ней взгляда. Не спеша обернувшись, поймала резкое движение его глаз в сторону экрана. «Вот власть-то наша над вами», подумала с удовольствием, ложась обратно, упала пунцовой от смущения щекой на подушку и продолжила разговор с коллегой, покрасневшим гораздо сильней, чем она сама:

– Так, значит, предлагаешь всё бросить?

– Да. Нет. Может быть. По крайней мере, эта перспектива веселее и интереснее, чем тошнить до пенсии… Или до первой подставы.

– Ну, до пенсии точно не доживём. Одних вирус доконает, других догонит, – она говорила это, длинно зевая, – бандитская пуля. А-а-а-х-х-х.