Виталий Смышляев - Страна Яблок

– Так вы – что? Не отправили мою записку?!.. Но пока всё можно восстановить! Главное – мегакубиты не запускать полностью. Ладно, я к Генеральному! Перегрев будет такой, что…

Денис замолк на полуслове. Охта и Заневская сторона за спиной у Гри-Ври погружались во тьму. Погас сияющий шпиль «Павла», следом вся башня. В её стеклянных обводах отражался дальний, где-то на Ржевке, пожар.

Свет в кабинете потух, и Денис не стал продолжать. Повернулся, нащупал дверь и по стенке на выход.

– Что там? – пискнул Лала. В темноте переливались мандалы на его ногтях. Что ему скажешь? Ничего не ответил, нажал дверную ручку и вышел.

Из лифтовой шахты доносились крики и удары кулаков, со стены светил указатель аварийного выхода.

Денис постоял перед широкой стеклянной лестницей в пентхауз Генерального, посмотрел на охранника – тот сидел на полу, ухватив себя за горло. Шагнул вправо, нащупал перила и поспешил вниз.

«К полуночи дойду, – машинально вычислил он. – Если раньше пожар не начнётся. И если останется куда идти. Зачем, зачем я в больницу попёрся?!»

Алёна не помнила, как оказалась у Москвы-реки.

Да и не пыталась вспомнить.

Сначала она бежала, потом шла, теперь силы кончились совсем. Ухватившись за парапет набережной, Алёна с усилием переставляла стёртые до крови босые ноги. Одну за другой, одну за другой. На каждый шаг снизу отзывался неприятный сухой хруст, как будто ступала по майским жукам. Вся набережная, все улицы, площади и крыши были усеяны сгоревшими в небесах видеоглазками.

Как она вырвалась из горящей ловушки Третьего кольца, когда исчезли с ног футси и куда она с трудом ползёт вдоль парапета, – не имело для неё никакого значения. Огненной дугой пылали у неё за спиной забитое машинами Третье кольцо и Метромост, впереди горела высотка Университета, пламя металось и на Кутузе, сполохами освещая тёмный город и чёрную тяжёлую воду Москвы-реки.

Неподалёку кто-то хрипло и радостно орал одно и то же:

Сорванный голос был совершенно безумным.

«Подальше от огня, прочь из города, – стучало в голове. – Всё горит, все сгорели. Одни «грибы» остались… Алик – «гриб». Давно из Москвы уехал. Значит, жив. А Павлик? Что с Павликом? Хорошо, что мама такая упёртая… не дала его прошить. Но Алик на Клязьме, а Павлик… Павлик далеко…»

Алёна попыталась вспомнить название дачного посёлка и не смогла. Горело горло, жгло грудь, невыносимый жар сжимал сердце. Остановилась и перевесилась через парапет, ближе к реке, к холодной тёмной воде.

Под колёсами прогудел мост, из-за поворота вспыхнули фары встречной автохи. Редкая птица, их не осталось почти. Оранжевая габаритная кайма на грузовых автовозах, длинных дальнобоях, овальных легковых карчиках. Водителей нет, свет фар не нужен.

А он, Латыш, нужен. И «грибам» нужен, и начальству. Без топлива никуда, а натуральные продукты все любят. Латыш облизнулся, представив кусок свежего солоноватого окорока, истекающий мутной слезой. Что там позавчера «грибы» с ментами не поделили? Неважно; жить хотят – разберутся.

Латыш погонял во рту невесомые разноцветные пузырьки Spicy-Nicy и кончиком языка переключил Интрофай.

Сегодня Интрофай-5 выходит. Там вообще обещают полный пробой. Всё под тебя: мимо какого трейда или сетки по дороге проезжаешь – приват-реклама идёт по твоему реестру. Не всё подряд, а там, где у тебя макси-скидка на банке. Но сейчас интрофай-треды уже такие, что и заезжать никуда не нужно, фулл-деливери. Вообще файно. Всегда твой кредит сечёт, и музилу крутит только личный зе-бест. И никаких пикчей не надо. Все каналы у тебя, глаза закрыл и погнал, окей-привет.

Интрофай замолк. Латыш, попеременно выдыхая ароматы лимона, мяты, арбуза и яблока, повозил языком по нёбу. Тишина.

Видать, из-за перехода на Интрофай-5 заглючило чего-то. Сложная штука вообще-то. Объясняют, что чип в гортани как-то там изменяет нервные сигналы мышц горла и языка в речь. Типа, гортань у каждого своя, как отпечатки пальцев. Когда собираешься что-то сказать – собираешь мысли в кучку, потом слова складываешь, и мускулы горла напрягаются. Нервно-мышечные импульсы чего-то… Цифровая модель. А по модели голос человеческий лепят.

Может, и так. Но, скорей, просто мысли читают. А то, что нужно, из Центра на расстояние передают.

Откуда они знают, какой тебе домолюкс или кэрри нравится? Мимо треда едешь, а тебе уже шепчет про модель какую хочешь. Внутри, где-то около барабанной перепонки. И, главное, меняются голоса. То бархатный, то транс с хрипотцой. И разные у всех.

И звонки так же. Только подумал: «Приезжай завтра», и уже твой голос зашептал ей в ухо про завтрашнюю встречу.

Чипы эти вшитые сначала по-разному называли: «пимками», «пайками», ещё как-то. Осталась «личка». Без лички теперь никуда: на ней и счёт с кредитами в банке, и страховки, и связь, и пикчи – вообще всё.

Топливный автовоз дёрнулся и встал. Дорога погасла. Минут десять Латыш посидел в кабине. Надоело. Вылез на дорогу, прошёлся вперёд-назад – тишина и темнота. Горло запершило, зачесалось, потом запылало так, будто уголёк проглотил. «И голова горит. Температура у меня, что ли?» Выпил бутылку воды, но не помогло. Латыш рванул воротник и побежал по насыпи к журчащему внизу ручью.

За Клязьмой дурным голосом заорал дергач. От неожиданности я вздрогнул, руки прыгнули на руле. Поэтому, наверное, птицу так и зовут – каждый раз дёргаешься от её крика.

Дергач скрипел часто и отчаянно, словно вдесятером. Несмазанные петли, зверёк в капкане.

Как его по-правильному, по-московски?.. Коростель вроде.

Да, коростель.

Поймал себя на мысли, что уже считаю себя местным.

Местным владимирским «грибом».

Выехали из тёмного леса, и в лунном свете на столбах, на деревьях заблестели сине-зелёным отливом видеоглазки. Как навозные мухи.

Мост через Пекшу, бетонка на Костерёво. Покрышки ритмично зашлёпали по стыкам плит. Я открыл окно, и кабину заполнил аромат отцветающих лип. Впереди поблёскивал защитный купол над бело-синей Воздвиженской церковью.

– Они будут? – спросил Борис.

– Куда ж без них?

– Зачем навсегда знают?

– Работа у них такая, Борис.

Так и есть – не доезжая до поворота, увидели бело-синий «Форд».

Возле него стоял Кубатов. Прочно стоял, как дуб, вырастая толстенными ножищами из неведомых нам земных глубин, помахивал электронным жезлом с переливчатыми бегающими огоньками.

Нарядный жезл, праздничный. Как новогодняя ёлка.

– Только у вас такая чесотка осталась, – начал Кубатов и положил мои документы в рыжую папку с подколотыми по верху разноцветными скрепками. – Куда вы на такой автохе, без КИУ? Солярой за километр воняете…. А?