Виталий Смышляев - Страна Яблок

«Такой наглости ещё не было, – подумал я. – Видать, на самом деле Миша из полиции уходит».

– С какой стати?

– Чего-о?.. Считаешь, я должен бесплатно ночь не спать, в кустах сидеть? Три Мишке с начальством, два – нам за хлопоты. Можешь поменьше принести, из передней лопатки.

– Можно подумать, ты ночью не спишь, чтобы мне машину помыть. Не могу. Рад бы, но у меня всё по счёту.

– По счёту? Теперь я считаю. Считаю до трёх, уже два. Сейчас позвоню, стопанут Латыша у Лакинска, и досвидос вашей сделке.

– Если так, эти забираю обратно и возвращаюсь, Мишке сам скажешь.

– Давай вали. Я в Лакинск звоню.

Иван отнял левую руку от багажника, активировал ладонник и постукал подушечкой большого пальца по цифрам на фалангах, набирая номер.

Поднёс большой палец с динамиком к уху, мизинец с микрофоном у рта, остальные подогнул. Излишне озабоченное лицо с поджатыми уголками губ напомнило мне давно забытую Москву. В метро так смотрели перед собой мужчины, не желающие уступать место бабульке или беременной. Сосредоточенно.

Послушал, сбросил, снова забегал большим пальцем по цифрам.

Что он набирает? Если знакомому звонит, вошёл бы в Контакты. Что за тыканье в цифры по памяти? Что он запомнить-то способен, упырь? Время тянет, нагнетает.

Я потянул руку к багажнику:

– Открой, я эти заберу. Если Латышу недодать, он на цистерну позвонит и заблокирует. Так что и смысла ехать нет.

– Нет смысла – так и не езжай. – Иван отбросил мою руку. – Из тебя, сука, этот окорок вырежу. Ходи теперь на Вилке да оборачивайся. Глазков-то у вас там нет. Озеро «Кричи-не-кричи». За вас, говнюков, и искать не будут. Ещё спасибо скажут. Попишу тебя, падлу, как…

Запрыгнул в машину и резко подал вперёд, перегородив дорогу нашему грузовику.

В глазах потемнело. Дёрнулся уже к кабине – давануть на стёртую широкую педаль, смять и сплющить бампером нашего могучего «Урала» Ванькину легковушку и…

Пока вернулся за Кубатовым-старшим, объяснялся с ним, а потом с перекошенным от злобы Ванькой, время вышло.

– Всё, уезжаю, маршрутник пищит, – позвонил Латыш. – Ты меня подвёл, а с меня тоже спрашивают. Больше не звони. Окей-привет.

– Окей-привет, – повторил я сдавленным голосом. Сердце пропустило удар. Передушить бы уродов.

– Разворачиваемся, Борис.

Чтобы проветрить голову после Кубатовых, я включил радио.

заныла транс-Дейна, словно из другой жизни. Алёне она нравилась.

Почему он сказал – «на Вилке»? Следит? Или браконь ерничает на Бобровом ручье? Или просто случайно видел, как я вытаскиваю лодку?

Мне стало не по себе; знает, на что давить.

Человек так устроен. Услышишь: «Вчера ты в семь часов был в кафе «Шоколадница» – и то неприятно. За тобой наблюдали, а ты об этом не знал – и настроение испорчено. А уж когда узнаёшь, что за тобой следили на озере Вилка, то по спине ползёт липкая тревога.

Глухое место. Чтобы проехать туда, минуя нас, надо часа три плутать по заросшим просекам и тропинкам. Там даже на вездеходе не проехать – заросло всё. И мотоцикл увязнет. А через нас он не проезжал.

Большая Медведица теперь висела прямо перед нами, её семь звёзд складывались в контур окорока. Из передней лопатки.

…Что же Ванька имел в виду, когда говорил про Вилку? И что значит «ваши недовольны»?

Захар – ступ реальный. Каждый раз старается к нашей общаге анлук подойти. На цырлах идёт и хоп! – резко дверь на себя. А смокает табак с херью какой-то. То ли вишнёвый лист, то ли волчьи ягоды. Несёт за версту. Тем более общага на опушке и ветер всегда от посёлка. Хоть бы не смокал, когда крадётся. Нет, ему нужно по обязу с трубкой в зубах вломиться. Он её «люлькой» называет.

По-казацки, типа. Конкретный ступак. Но ломит тоже конкретно. Первую неделю, как дядьТолич умер, он меня не трогал, потом включил по тяжёлой.

С дядьТоличем не шути. Он и Захара, и остальных хорунжих с есаулами сквошил, только в путь. Да что Захар – сам атаман к дяхану был со всем уважением. И даже Кубатов.

– Парни, Захар идёт! – махнул от окна Кузя. А все уже и так готовы, в окна дымок наносит.

Сейчас вломится, заорёт: «Подъём!» Надо быстро с койки соскочить и встать «смирно». Я дядьТоличу не говорил про эти ночные ломы. И мне стукачом западло, и он не хотел, чтобы я от парней отделялся. Поэтому он меня и определил в общагу, а не с ним вместе. Дяхан сам однажды заметил, что Захар к нам после отбоя зашёл. Тихо дверь за ним открыл и стоял, слушал.

Потом Захара вывел, засквошил его так, что тот по колено в землю врос. Полный пробой! Нам всё было слышно.

– Взвод, подъём! – заорал Захар, все готовы уже. Подскочили, построились.

– Вольно. Сегодня неплохо поработали. Неплохо, всё файно. Кузовлев на погрузке младших организовал, молодцом. Но почему Ракитин с Сахно за складами курили? В тринадцать лет – не рано ли смокать? И не в первый раз. Кузовлеву за недогляд – пять плетей, Сахно – три. Кузовлёв – я не понял!.. Вот так-то лучше. Теперь про Ракитина. У тебя, Ракитин, это не первое нарушение. Думал – я не вижу, не знаю? «Анлук-анон» – так вы говорите? Совокупно положено тебе пятнадцать плетей. Но можешь заменить наказание, постираешь мне маленько. Не слышу?.. Вот и ладненько!..

И пошло-поехало. Дяхан говорил, что он спецом после отбоя нас ломит. Мы стоим в одних трусах, а человек раздетый одетому сразу проигрывает. «Дешёвка он, – говорил. – Комплексы из него прут». Дядька понимал в этих вещах, отставной полковник. Настоящий, боевой.

Захар месяца два как начал таскать к себе «постирать» одного за другим. А там – постирать или ещё что, не говорит никто, анон. Молчат, глаза прячут. Ну, молчите и молчите, дело ваше. Мне тоже пох. Хотя что уж там – все всё знают, и я тоже. Меня не касается – и ладно.

– Кузовлев! Приведешь Ракитина после отбоя. Завтра – Сахно. Вопросы есть? Зато у меня есть. Распустились полностью последнее время – полный пробой. Порядок в хер не ставите. Не хотите казаками стать? Не надо, никто силком не тянет. Желающих – туча, а дурную траву – с поля вон. Давно дагестанцы, соседушки наши дорогие, у нас сотрудников просят в помощь, вот двоих и отправлю на следующей неделе.

Все замерли. Ни фига это не ломы, реально может продать. Через Кубатова. Кубатов все время рабов дагам возит. Невшитых кто будет искать? Два раза, когда доски дагам возили, я их видел. Несколько «вырезов», и обычные тоже есть. Жутко смотреть. Глаза в землю у всех, некоторые в женских платьях, накрашенные.

Говорят, что личку и глазок удалить нельзя, но я вырезов сам видел. Значит, можно. Как только находят? – таких хирургов не погуглишь. Вырез, конечно, не человек уже. Ступ на полную.