Песах Амнуэль - Тривселенная

И все. Что-то в ее душе лопнуло тогда и рассеялось. Это было глупо и ей самой непонятно, но после той первой ночи она ни разу не сказала Аркаше: «Мне хорошо с тобой». Она любила его и не сомневалась в этом даже тогда, когда появился Метальников, но Владу Алена говорила: «Мне хорошо с тобой», и это действительно было так, а Аркадию, мужу своему, она не говорила этого никогда, и ей временами бывало с ним так плохо, что хоть вешайся, но любила она именно его, и умереть готова была только за него, непутевого, да вот и пришлось умереть, так уж получилось — за него, от него, из-за него. Аркадий коснулся ее груди пылающей ладонью, она увидела ее, тянувшуюся из пустоты, будто голографическое изображение с телеэкрана, увидела, поняла и даже в мыслях не собиралась уклониться: если нужно Аркаше, она готова. Ему было нужно.

Потом она ждала его на холме, а он не приходил. Она знала, как его влечет к ней, и как он проклинал себя за то, что убил ее, не понимая — почему. Он дотянулся ладонью и до Влада, и Влада он тоже взял в их новый мир, хорошо хоть на холм не привел, но потом все равно они оказались рядом, и Метальников сделал то, чего не мог сделать Ариман, ее муж: разрушил кокон, и за ним пошли все.

Чтобы оказаться здесь.

Это — любовь. И если Вдохновенный, пусть даже Ищущий Невозможного, не понимает сути, а все, что она думала о любви — своей, мужа, мужчины, женщины, листа клена, предрассветного ветерка, кометы, звезды и всего мироздания, — если все это для него лишь пустые оболочки несуществующих в его мире идей, то и сам Вдохновенный пуст и не способен спасти Миньян от гибели. Только ли Миньян? А свой мир?

Его мир погибнет тоже. Потому что Вдохновенный-Ищущий-Невозможного, найдя наконец то, что искал, оказался не способен впустить в собственное сознание сущности, рожденные в мире, где камень падает на землю, а не мысль о камне — на информацию о земле…

«Любовь, — сделала Даэна последнюю попытку, — это стремление спасти. Любовь к Творцу — спасение мира. Любовь женщины к мужчине — спасение рода. Любовь камня к планете — спасение порядка, заложенного в законах природы».

«Да, — сказал Бог из огненного шара. — Это так. Я люблю тебя».

В это время во мрак небытия обрушился холм, с которого стекала река, и поток разлился по тверди, уменьшившейся уже настолько, что Миньяну пришлось собраться на маленьком пятачке в ложбине, куда прибывала вода.

Поток устремился в неожиданно возникший посреди тверди водоворот — темная вода обрушивалась в щель, которая никуда не вела, материя исчезала здесь, возвращаясь в то, чем была до создания: в хаос. Странным образом в водовороте сталкивались два противоположно направленных потока — вода закручивалась одновременно по часовой стрелке и против. Даэне было все равно, но знатоки законов природы — Генрих и Ормузд — удивленно смотрели на происходившее, сами, впрочем, не понимая того, что именно их так удивило.

Вода срывалась в провал, но с холма прибывало еще больше, и посреди тверди, уменьшившейся до размеров большой комнаты, уже и места на осталось для того, чтобы поставить ногу на сухую поверхность. Ормузд был бессилен, он больше не мог создавать материю из духа. Бессилен был и Чухновский — он говорил с Богом, и Бог слышал его, Бог даже отвечал ему из огненного шара, но ничего не пожелал сделать для спасения Миньяна. Если Творец оставляет человека, человеку остается одно — смерть. Генрих Подольский тоже ощущал свое личное бессилие и бессилие свое, как части Миньяна. Бессилие же остальных частей Миньяна — Абрама, Антарма, Натали, Виктора и Влада — было настолько очевидно для каждого, что никто из них даже не пытался обратить к Даэне требование: «Позволь мне! Я — спаситель!»

«Я люблю тебя», — повторяла Даэна. Одна только эта мысль осталась в ее сознании. Она отторгла от себя память Аримана, истончившееся умение Ормузда и Антарма, инстинктивное стремление Чухновского и Абрама слиться с Творцом, трагическую верность Натали и растерянное незнание Генриха, она оттолкнула от себя преданность Влада и целеустремленность Виктора. Ничто из этого не было больше нужно. Ничто не могло помочь и спасти, если не смогла помочь и спасти любовь.

«Я люблю тебя», — повторяла Даэна, как заклинание, как молитву.

«Я люблю тебя», — повторял Бог из отненного шара. Бог, отчаявшийся спасти то, чего не мог понять.

Воды не стало — она исчезла, и тела Миньяна мгновенно обсохли, потому что понятия о влаге не осталось в материальном мире, сжавшемся до размеров стола, на котором плечом к плечу, спиной к спине, грудью к груди стоял Миньян, и только любовь Даэны все еще позволяла ему жить.

Но жизни осталось так мало.

«Я люблю тебя», — сказал Бог.

«Я люблю тебя», — сказал человек.

Звезда погасла, голос Бога прервался, Творец больше не говорил со своим созданием. В мире еще оставался свет, но лишенный любви, должен был погаснуть и он.

Так и произошло после того, как под ногами Миньяна рассыпалась, раскрошилась и упала в небытие твердь. Щупальца мрака разодрали полосы света в клочья, проглотили их и сами исчезли, став ничем.

Материя, созданная Ормуздом, перестала быть.

Исчезли и звуки.

Миньян еще ощущал себя, Даэна обнимала всех, и ей казалось, что она обнимает себя за плечи, это были жесткие мужские плечи, и мягкие женские, она повторяла: «Я люблю», но уже не знала, к кому были обращены эти слова.

Последней мыслью, однако, оказалась не мысль о любви, так и не сумевшей спасти, но мысль о Боге, спасти не пожелавшем. Это была чужая мысль, Даэна оттолкнула ее от себя, но деться мысли было некуда, пространства больше не существовало, и мысль осталась. Идея Бога обняла Даэну. Бог и любовь соединились, когда погасло все.

Мрак. Безмолвие. Отсутствие.

Вдохновенный-Ищущий-Невозможного и Всемогущий-Управляющий-Вселенной не сразу поняли, что одержали победу в самой важной дискуссии. Сначала они решили, что проигрыш сокрушителен, и теперь кому-то из них, а может, и обоим придется либо менять свои имена, либо лишаться определяющей идеи.

Пока Вдохновенный-Ищущий-Невозможного разговаривал с Миньяном, Всемогущий-Управляющий-Вселенной пытался удержать усилия разумных, объединившихся в желании уничтожить то, что им не дано было понять. Оба, конечно, сознавали, что скрывать свои действия удастся лишь до определенного предела, но не ожидали, что предел так быстро будет достигнут. Вдохновенный-Ищущий-Невозможного говорил с Миньяном из огненного материального шара в то время, как Активный-Умеющий-Действовать и все остальные разумные идеи пытались этот шар уничтожить.

Материальный мир истончался быстро, а разум его так и остался вне пределов понимания. Идея любви могла быть (и наверняка была!) новой, важной и, не исключено, даже жизнерождающей, но, отягощенная материальными определениями, она стала пустой оболочкой, не наполнившись духовным содержанием.