Песах Амнуэль - Тривселенная

Шмуль сунул голову в петлю, веревка неприятно царапала кожу, а табурет гнусно скрипел, что-то бормотал, ему было тяжело, но ведь не тяжелее, чем Шмулю. Скрип действовал на нервы, и Шмуль отшвырнул табурет ногой, мгновенно поняв, что это была единственная, связывавшая его с жизнью, опора.

Он почувствовал острую боль, когда сломались шейные позвонки, а потом боль исчезла, он воспарил под потолок, увидел себя болтающимся из стороны в сторону подобно маятнику, удовлетворился этим зрелищем и уплыл — в туннель, к белому пятну, быстро приближавшемуся и ставшему в конце концов круглой дверью в Иное царство, где теперь ему предстояло быть…

На этом все должно было закончиться, и на мгновение Аркадий действительно выпал из сути некоего Шмуля Шнайдера — во всяком случае, он вдруг понял, что сидит на стуле в лаборатории Подольского, и эта женщина, Раскина, высверливает ему во лбу дыру своим пронзительным взглядом. В следующую секунду он опять провалился куда-то, хватая ртом воздух, но, как и в первый раз, не успел испугаться.

Он увидел себя стоящим на покрытом мягкой травой холме, узкая песчаная дорожка вела от вершины к лесу, лес выглядел странно, но суть этой странности Аркадий определить не мог, не это его сейчас занимало. Он был собой: не Шмулем, не Абрамом — Аркадием Винокуром. Навстречу ему поднималась женщина. Она была почти обнажена, лишь легкая набедренная повязка, похожая на венок из полевых цветов, скрывала мягкий темный пушок, почему-то больше всего привлекший расслабленное внимание Аркадия.

Он был своим в этом мире, и он был чужим в то же время, потому что ничего не понимал. Женщина улыбнулась, и улыбка эта вместила в себя все — и призыв, и протест, и приглашение, и нежность, и объяснение всего, что происходило, и чего Аркадий сейчас не помнил, а потому и не хотел никаких объяснений.

Аркадий поплыл по травяной волне, в двух шагах от песчаной тропы, он не хотел оставлять своих следов, потому что не пришел еще в этот мир, он лишь посетил его на правах зрителя. Его здесь ждали, а он медлил и вместо себя посылал чужаков. Мысль эта была отчетливой, но решительно непонятной, а неясности Аркадию не нравились, и он открыл рот, чтобы задать вопрос, но не успел сказать ни слова, ответ возник в его сознании сам:

— Я жду тебя, но ты пришел слишком рано. Ты не можешь здесь оставаться, ты еще не выполнил до конца миссию в своем мире. Уходи.

Это сказала не женщина, губы ее были неподвижны, и мысль — Аркадий был почему-то в этом уверен — тоже принадлежала не ей, это был не ее стиль, она сказала бы не так.

Но женщина услышала, видимо, те же слова, она остановилась, взгляд ее будто споткнулся, а руки сами собой сложились на груди, и движение это было красноречивее любого сказанного вслух слова.

Аркадий отступил на шаг и неожиданно почувствовал жар в ладонях — точно такой же, как недавно, когда произошло… что? Он не помнил. Память рук сохранилась, память мысли — нет. И все исчезло. Все — даже память о происшедшем.

— Нет, не получается, — с досадой сказал Виктор. В комнате было прохладно, но на лбу Хрусталева выступили капельки пота. — Не получается, — повторил он. — А ведь только это и осталось, маленький отрывок.

— Шмуль, — пробормотал Аркадий, — ты думаешь, это он…

— Шмуль? Почему Шмуль? — спросил Виктор, поднимая брови. — Ты же сказал, что он был лишь орудием!

— Я? — вяло удивился Аркадий. — Когда я это сказал?

— Да только что! — рассердился Виктор. — Продемонстрировать?

Он запустил руку в боковой карман и переключил чип на воспроизведение. Аркадий услышал легкое покашливание и не сразу понял, что это кашляет он сам. Не помню, — мелькнула мысль, — почему не помню? Неужели Виктор устроил блок? Это нечестно…

«И тогда я умер», — произнес печальный голос, Аркадий понимал, что голос принадлежит ему, но все-таки воспринимал сказанное отчужденно, он не только не помнил, что произносил эти слова, но не помнил даже, что картина, которую эти слова описывали, извлечена была из его собственного подсознания.

«Я умер, — сказал голос Аркадия, — а к Абраму отправился не я, хотя тот, кто это сделал, и был мной в тот момент. Я бы не решился. Я ненавидел Абрама, он сломал мне жизнь, и я хотел его убить, но мне это было не нужно, потому что больше всего я не желал опять иметь с ним дело, а это непременно произошло бы, если… Что? (Послышалось чье-то бормотание, видимо, Виктор задал вопрос, но звук его голоса плохо ложился в микрофон, вмонтированный в клапан кармана.) Нет, я был всего лишь орудием. Чьим? Не знаю… Но он правильно выбрал время — тридцать дней после моей смерти. Что? (Опять неразборчивое бормотание) Нет. Нет. Нет! Не могу больше!»

Щелчок. Тишина.

— Это говорил я? — удивленно спросил Аркадий, хотя ответ был очевиден.

— Ты, — буркнул Виктор. — Сначала ты рассказал о том, как Шмуль вешался в своей кладовке… Это ты помнишь?

— Конечно, очень ясная картина, и все, что он при этом думал…

— А потом ты оказался в лаборатории вместе с Раскиной, что-то там произошло, чего нет в записи, ты опять провалился и сказал то, что сейчас услышал.

— Не помню, — покачал головой Аркадий. — У меня… Да, я провалился во второй раз, но что было тогда — не помню. Что-то… Нет. Я подумал, что ты поставил блок…

— Зачем? — жестко спросил Виктор. Хрусталев очень серьезно относился к процедурной стороне любого допроса и, конечно, даже мысль о том, что он мог выйти за пределы дозволенного, показалась ему нелепой или даже провокационной. — Ты же понимаешь, что я не мог этого сделать.

— Значит, блок могла поставить Раскина, — приходя понемногу в себя и начиная рассуждать здраво, сказал Аркадий. — Не мог же я забыть погружение по собственной воле.

— Возможно, — согласился Виктор. — А возможно — нет.

— Что значит — нет? Кто мог сделать это еще, кроме нее и тебя?

— К примеру, тот, с кем ты потом разговаривал и кто подозревал, что тебе известно больше, чем ты хочешь показать.

Намек был более чем прозрачен, и Чухновский, все это время неподвижно стоявший у книжного стеллажа, дернулся будто от пощечины.

— Уважаемый, — сказал раввин, делая шаг вперед, — пожалуйста, выбирайте выражения, если идет запись.

— Идет, идет, — буркнул Виктор. — С вами мы еще разберемся. Обряд произвели вы! И вы хотите сказать, что понятия не имели, какими могут оказаться последствия?

— Возвращение с того света на тридцатый день с целью отомстить убийце — это не из Талмуда, у нас такого нет. Я верю в существование Метатрона и ангелов Господних. Если хотите, я знаю, что они существуют. Но я не знаю, может ли мертвец вернуться в этот мир и заставить жертву выпить яд, если жертва того не желает.