Дмитрий Красько - Примат воли

– Соглядатай, чего ты хочешь. С ним всегда нужно быть осмотрительным.

– Они-то этого не знали, – Доктор кивнул в нашу сторону.

– Да им все равно терять нечего, – усмехнулся Страж. – Если победят – то победителей не судят. Если полягут – то кому какое дело, о чем они перед Битвой болтали? А Копер бы на Вегу рванул, даже если бы с ним не ругался никто. Я, пожалуй, с вами пойду. Чего тут одному торчать? Опять прискачут крысуны, устроят мне веселую жизнь. Нет уж.

И мы пошли. Доктор – впереди, за ним – наша четверка, замыкающим – страж.

Странно же, наверное, выглядела наша бредущая сквозь издыхающую ночь процессия. Белый призрак, четверо абсолютно голых мужиков и сутулый великан, не расстающийся с самокруткой.

Я слегка приотстал и, оказавшись рядом со Стражем, спросил:

– Слушай, а почему ты не убил розового бегемота и ту крылатую тварь, что хотела мне глаза выклевать?

– Их сейчас лучше не убивать, – Страж выпустил особо огромное облако табачного дыма. – Понимаешь, пока еще Врата не открылись. Лазейки есть, вот сквозь них и просочилась кое-какая мелочевка. Она, в принципе, не опасна. Но ее много. Пока сохраняется шаткое равновесие, это «много» нас не трогает, занимается своими делами. А вот если убить кого-нибудь, остальные сразу бросятся мстить за собрата. Мне одному от них не отмахаться, даже если я полностью разряжу Амулет. А никого из вас Доктор к тому времени еще не оживил.

– Что это за Амулет?

– Вроде твоих магических побрякушек, работает на той же энергии. Только во много раз мощнее, потому что на аккумуляторах. Подзаряжает сам себя, но это долгий процесс. Великие каждому из Сопровождающих выдали такой в начале работы.

– Сопровождающих? – не понял я. Похоже, Доктор рассказал отнюдь не все, что знал сам. Понятно – с одной стороны, времени было в обрез, а с другой – такие подробности нас не касались.

– Сопровождающие – это те, кто три с половиной тысячи лет ждали сегодняшнего дня, как дня завершения их миссии. Это Хранитель, это Доктор, это Копер, это я. Тоже четверо, как и вас.

– Великие выдали? – я не заметил, как к нам присоединился Лонгви. – Выходит, вы с ними общались?

– Конечно. Как и вы. Нас всех забирали туда, чтобы мы прошли обработку в лаборатории. Только из вашей памяти это время было стерто, как и воспоминание о самой первой жизни, когда вы еще не были Избранными. Это бы вам только мешало.

– А что за обработка?

– Наши организмы сделали практически неизнашиваемыми. А вам что-то наколдовали с мозгом, чтобы он смог работать и воспринимать информацию в полную силу, а не на двадцать процентов, как у всех. Неужели сам не мог догадаться?

– Что-то такое подозревал, – кивнул Лонгви. – А какие они – Великие?

– Знаешь, странно – практически такие же, как мы. Но об этом лучше у Доктора спросить – он там даже роман закрутил, за что и поплатился.

– Что за роман? Чем поплатился?

– Спросишь у Доктора, – Страж отбросил в сторону окурок и принялся сворачивать очередную самокрутку. – Если захочет – ответит. А не захочет – перебьешься. Я в чужие дела не лезу.

– Хороший человек, – уныло сказал Лонгви. – Правильный такой. А я, значит, должен от любопытства подыхать, да?

– Не самая плохая смерть, – заметил Страж. – Гораздо лучше той, которую ты принял шестьсот лет назад в Дамаске.

Лонгви внезапно закашлялся. Приступ был неожиданным и настолько сильным, что тело Игрока сложилось втрое, и он остался сидеть на дороге, давясь кашлем.

– Ему там золота расплавленного в глотку залили. Приметили, что мухлюет за игрой, и залили, – пояснил мне, удивленному, Страж. – А сейчас, я так понимаю, ему те ощущения припомнились.

– Да уж, – потрясенно сказал я и поспешил вперед. За Лонгви не беспокоился – прокашляется и догонит. А вот мировоззрение Сопровождающих меня в который раз удивило. Их юмор был жестким и даже жестоким, и при этом они обвинили того же Лонгви в излишнем цинизме. Странно, не правда ли?

А впереди тоже разговаривали. Сократ приставал к Доктору, как я понял, на тему перерождения. Начало беседы от меня ускользнуло, но общий смысл стал понятен уже после первых фраз.

– … почему тогда в мои прежние приходы во мне оставались частички живших ранее «я»? Все равно ведь память стиралась, вернее, заменялась на совершенно чистую. Так что логичнее было возвращать меня, как младенца – чистым и непорочным.

– Вот ты Мудрец, а одну простую вещь понять не смог. Нельзя было так делать, – с глубоким убеждением возразил Доктор. – Любая мудрость есть результат накопленного жизненного опыта и знаний. Тебе каждый раз пришлось бы набивать одни и те же шишки, чтобы приходить к одним и тем же умозаключениям. А задача стояла другая. Твои шишки, по возможности, должны были быть новыми, и умозаключения ты должен был сделать по тем вопросам, которых раньше не касался.

Это, кстати, не только к тебе относится. И Леонид, и Маг, и Лонгви возвращались, оснащенные базовыми знаниями каждый в своей области. Для того, чтобы каждый из вас мог по приходу сказать о себе: я – Мастер. А не жалкое подобие подмастерья.

– В таком случае не проще было возвращать меня и других целиком? – спросил Сократ, и в голосе его была насмешка.

– Хитер, – усмехнулся и Доктор. – Это было бы проще для тебя. Может, для меня тоже. Но это никак не соответствовало общему замыслу. Вернись ты к жизни с той суммой знаний, какую накопил к моменту смерти, и вряд ли стал бы всерьез заниматься своим развитием. А именно это от тебя и требовалось. И ты это делал.

Пыхтя, как загнанная лошадь, нас нагнал Лонгви. Пристроился справа и пробормотал – так, чтобы слышал только я:

– Вот уж воистину, Спакх – сволочь! Просили его напоминать, как мне в глотку расплавленный металл лили? Ничего, я ему тоже какую-нибудь каверзу подстрою. Я ему ногтей в табак накрошу – пусть наслаждается. Вот.

Я усмехнулся. Наш поход мне сильно что-то напоминал. И сейчас, собранный воедино, я легко мог припомнить – что именно.

…Молчали все. Двигались вперед, освещаемые лишь тусклым светом трех факелов, и молчали. Даже большой и шумный по определению Стебловский нынче имел насупленный вид и стал много меньше в размерах. Каждый из двадцати понимал, на что идем, что нам грозит, если затея провалится. Не было даже бравады, обычно появляющейся от водки. Слишком серьезным было предприятие.