Татьяна Зубачева - Аналогичный мир. Том четвёртый. Земля обетованная

Михаил кивнул возившейся у печки Росинке, и та, выбежав в прихожую, тут же вернулась с двумя консервными банками.

– О! – восхитился Михаил. – Гуляем, браток!

– Гулять, так гулять, – улыбнулся Громовой Камень.

Росинка с явно привычной ловкостью открыла банки, выложила на тарелки залитых маслом и густым красно-оранжевым соусом рыбёшек и, как и вчера, села за стол.

– Ну, – Михаил разлил водку. – Не праздник, так что за знакомство и на удачу.

Они чокнулись и выпили. Громовой Камень до дна, а Михаил оставил глоток Росинке, чтоб и она отметила знакомство. Выпив, набросились на еду.

Когда утолили первый голод, Михаил жестом показал на бутылку. Дескать, по второй? Громовой Камень, отказываясь, мотнул головой, и Михаил кивнул Росинке, чтобы та убрала бутылку и стопки.

– Ну как, браток, удачно сходил?

– Да, – улыбнулся Громовой Камень. – Завтра получу подъёмные, литер и вперёд.

– С Равнины уезжаешь? – удивился Михаил. – Отпустили?

– Посылают, – поправил его Громовой Камень.

– А! – понимающе кивнул Михаил. – Ну, наше дело солдатское. Куда пошлют, туда и пойдём.

Росинка, как и вчера, ела с ними, но молчала, участвуя в разговоре только взглядом и улыбкой. Ели кашу с тушёнкой. Потом долго пили чай. И неспешно говорили о всяких житейских делах. Заработках, ценах, огородах. Войну не вспоминали. Не с чего и незачем. Не день Памяти или Победы. Вот тогда – другое дело, и четыре положенных тоста, и разговор соответствующий, а сегодня-то чего ж…

– Завтра ты как?

– Автобус в десять-десять, – улыбнулся Громовой Камень. – А канцелярия с восьми.

– Понятно, – кивнул Михаил. – Всё успеешь. Давай на боковую тогда?

– Давай, – согласился Громовой Камень.

В самом деле, день был долгим, надо отдохнуть.

Легли, как и вчера. Вытягиваясь под колючим не вытертым одеялом, Громовой Камень поудобнее уложил раненую ногу и мгновенно заснул, ни о чём уже не думая.

Спал он без снов и проснулся на рассвете, как по сигналу. По-фронтовому быстро привёл себя в порядок, попрощался с Михаилом и Росинкой.

– Счастливо оставаться.

– Счастливого пути.

– Удачи тебе, браток.

– Спасибо вам за всё, – и ритуальное: – Вы остаётесь, я ухожу.

Выйдя на крыльцо, он глубоко вдохнул по-утреннему прохладный воздух – всё-таки поздняя в этом году весна, ведь по-русски май уже – и не спеша пошёл по уже знакомой дороге к центру.

«Наше дело солдатское», – сказал Михаил. Всё так, всё правильно. Он – не беглец с Равнины и не дезертир с фронта просвещения, а посланец. На него возложена, говоря высоким штилем, миссия. А по-простому, то боевое задание. Он не беглец, а кутойс – учитель. Интересно, какое племя дало это слово? От скольких племён не осталось ничего, кроме нескольких слов, непонятных имён, необъяснимых обычаев. И как Великая Равнина принимала остатки племён и просто случайно спасшихся одиночек, и они становились шеванезами, так и язык шеванезов – шауни – принял эти слова и имена. И сделал их своими. Как и множество русских слов, и даже английских. И остался собой – шауни.

А вот и канцелярия. Дохромал незаметно. Громовой Камень на секунду остановился перевести дыхание и стал взбираться на крыльцо. Отвык он за зиму в стойбище от ступенек. А всё-таки в городе лучше: сколько вчера, да и сегодня ходил, а ни разу не упал. Так, а что сначала – литер или подъёмные?

Оказалось, что и то, и другое в кассе. Конечно, сначала его немного погоняли по столам и кабинетам, но всё, что надо, он подписал, где положено, зарегистрировался, и вот – все документы и деньги на руках. И здесь он выслушал напутствия и пожелания. Всех поблагодарил, всем пожелал счастливо оставаться. Гичи Вапе не было, да он и не искал. Вчера всё обговорили. Адрес свой Гичи Вапе ему дал, чтоб если что, связаться по-быстрому, а не через Совет. Ну, всё, отрезано, пора в дорогу, а там будь что будет.

И до автовокзала Громовой Камень добрался быстро. Ну, автовокзал – это, конечно, громко сказано. Деревянный домик диспетчерской, кассы, комнаты для водителей и зала ожидания для пассажиров. Всё маленькое, простенькое, но с табличками на шауни, красиво написанным расписанием… Словом, всё, как положено.

Кассирша была метиской. Как и большинство девушек в канцелярии Совета.

– До Кратово, – протянул он ей свой литер.

Она быстро и точно оформила ему билет.

– Уезжаете? – спросила она по-русски, возвращая ему литер.

– Да, – кивнул Громовой Камень, пряча литер в нагрудный карман гимнастёрки.

– Счастливого пути, – вздохнула она и улыбнулась. – Отправка строго по расписанию.

– Спасибо.

Громовой Камень взял и сунул в карман шинели билет, подобрал свой чемодан и пошёл к выходу.

– Фёдор, – позвала по-русски за его спиной кассирша. – Иди, отправка через три минуты.

– Ну, куда иди, куда? – возразил так же по-русски низкий мужской голос. – Пассажиров-то сколько?

– Отправка по расписанию!

– Да на кой расписание? Воздух возить?!

Конца перепалки Громовой Камень не слышал. Автобус, маленький, но чистенький, уже стоял у вокзала, и к нему собирались пассажиры. Вместе с Громовым Камнем их было пятеро. Двое парней в обтрёпанных чёрных куртках и стоптанных сапогах, немолодая, закутанная в шаль с вдовьей каймой женщина и хмурый подросток в кожаной рубашке, леггинсах и мокасинах. Всё новое, крепкое, но без бахромы и вышивки. Чего ж так? В столицу приехал всё-таки, а по-будничному. Или это мать его с собой взяла, чтобы помощь за потерю кормильца получить? Тогда понятно. Деньги просить в праздничном не ходят.

Почти сразу за Громовым Камнем подошёл и водитель.

– Билеты у всех?

Он быстро собрал их билеты, проверил и вернул, прошёл и сел на своё место. Дверь открылась с мягким чмокающим звуком.

– Заходите. Отправка по расписанию.

Громовой Камень пропустил остальных вперёд, сначала поднял и поставил на пол автобуса чемодан, положил палку, а потом уже, подтягиваясь на руках и влез сам. И хоть ему ехать до Кратово, в конец салона не пошёл, сел во втором ряду. Водитель, безразлично поглядывая по сторонам, подождал, пока он уложит чемодан, мешок и палку, плотно сядет, и только тогда стронул машину.

Автовокзал на окраине Эртиля, и они сразу выехали на шоссе. День обычный, серый. Лес, с только появившейся листвой то подступал к обочине, то рассыпался на отдельные деревья, открывая плавно холмистую равнину до горизонта.

Ехали молча, даже те двое парней, что явно ехали вместе и сели рядом, молчали. Только иногда вздыхала вдова, и сидевший у окна подросток осторожно, чтобы никто не заметил, придвигался к ней и касался своим плечом её плеча, пытаясь этим утешить.

Громовой Камень смотрел в окно, не столько разглядывая пейзаж, сколько наслаждаясь ощущением езды, не требующей от него никаких усилий. Ну что ж, он не думал, что так быстро всё решится и уладится. Вот и ещё одна его жизнь. Третья по счёту. Первая до армии, вторая – фронт, а теперь – третья. Ему не на что жаловаться и не о чём жалеть. Он окончил школу и на Празднике Посвящения получил имя, прошёл фронт и выжил, стал инвалидом, а не калекой. Так что и в третьей ему должно повезти. «Бог троицу любит». Так говорил Сашуня перед очередной перебежкой и всякий раз пояснял: «Два раза пронесёт, а на третий бог заснёт». Сашуню накрыло при обстреле. А его самого тогда зацепило, но слегка. Скольких он помнит. И мёртвых, и живых.