Юрий Гусейнов - Стагнация

– И как я это должен понять? – Марк насупил брови, отстраненно смотря в экран ППК, пытаясь уловить суть слов, – что за социальный пакет с условиями?

– То, что будет тебя обеспечивать. То, для чего ты работаешь. Раньше люди трудились за материальные ценности, теперь за социальные блага. Или за условия содержания жизни. Называй, как больше нравится.

– Это ты так хочешь сказать, что денег теперь не платят?

– Практически да. Теперь у обычного человека нет необходимости в простых деньгах.

– Знаешь, это звучит, как утопическая сказка или мечта. А и в то, и в другое слабо верится.

– И, тем не менее, Марк, это так. Твой заработок – это условия социального рабочего пакета или кейса. Сокращено СР-кейс. Он позволит тебе все, что необходимо: маркеты, досуг, транспорт, любые услуги на рынке. Конечно условия в СР-кейсах разные. Чем выше статус – тем больше предложений о работе с лучшими трудовыми пакетами.

– И на что я могу рассчитывать со своими тремя с плюсом?

– Плюс говорит о том, что тебе частично будет доступна работа из четвертой категории.

– Какая роскошь, – скептично подметил Марк, положил руки на стол и посмотрел на куратора, – и как именно мне определили социальное значение?

– Об этом подробно ты можешь запросить министерство социальной защиты. У каждого человека уникальные значения переменных и достижений. Многие оспаривают, запрашивают перерасчет социальной значимости, требуя учесть те или иные заслуги. Или наоборот что-то не учитывать. Даже судятся. Большую роль играет образование. В твоем случае в алгоритм точно заложили судимость.

– Уж не сомневаюсь. Это пошло в достижения? – он скривился в легкой усмешке.

– В знаменатель. На достижения умножают, поэтому там должны быть только положительные показатели. Мы все это можем узнать сейчас, хочешь? Я помогу сделать запрос в министерство. Это интересно. Три плюс, говоришь? В профиле ты можешь узнать значение этого плюса. Как правило, это сотые и даже тысячные. Круглые числа редки. Плюс – значит, что доля перевалила за пять десятых.

– А какая у тебя категория? – теперь Марк скрестил руки на груди. Он почти рассмеялся, увидев реакцию Пира на свой вопрос.

– Вообще-то, информация о социальной значимости, крайне конфиденциальна. Практически секретна. Она может быть видна юридическим лицам и некоторым физическим, но только с твоего разрЕщения. И просто так я не рекомендую ни с кем ей делиться.

– Не совсем честно. Ты мой уровень знаешь.

– Издержки профессии.

– И все же?

– И все же мы с тобой не так хорошо знакомы, – Пир заигрывающим тоном отпустил очередную шутку, – но вот с запросом помогу. Давай?

– Нет, спасибо, – Марк отмахнулся, – на самом деле мне нужно отыскать данные о своих родных. Вот что я хочу. Это можно сейчас сделать?

– Можно, но не так быстро, парень. Это тоже запрос. Но через БДИ.

– Через что?

– Банк данных истории.

– ППК, БДИ. Этот мир сошел с ума. Мало того, что за деньги больше не работают, так тут теперь еще и куча аббревиатур, которые никак не умещаются в голове. Ощущение современного советского государства, – Марк иронично посмотрел на него.

– И вновь не ты первый об этом говоришь. Но современное государство далеко от того, которое было в XX веке.

– Охотно верю. Что там с этим банком истории?

– По статистике люди начинают искать близких уже в первый день. Сейчас я кину тебе все инструкции и буду рассказывать, как и что делать.

Понадобилось какое-то время, чтобы Марку стал доступен нужный сервер. Информация была закрытого типа. Для разрЕщения было необходимо правильно оформить запрос. Цель: поиск родственников фригус-заключенных. Статус запросившего: освобожденный. ФИО освобожденного: Круглов Марк Анатольевич. Дата заключения в анабиоз: 6.07.2034. Дата освобождения: 7.07.2184. Общий срок: 150 лет.

На следующем этапе поиска требовалось идентификация куратора в подтверждение заполненных данных. А уже потом открывалась анкета разыскиваемого, куда нужно было ввести все данные человека.

– Ты все помнишь? – спросил Пир Марка, когда тот замешкал, – кого ты хочешь найти?

– Свою маму… Круглова Марина Александровна, тысяча девятьсот семьдесят восьмого года рождения…

По всем введенным параметрам он нашел двух женщин и сразу же узнал в одной из них свою мать. На него смотрела сорокалетняя женщина с паспортной фотографии. Марк открыл ее профиль, но информация появилась не сразу. Пришлось ждать несколько минут, прежде, чем система идентифицирует его как родственника и профиль станет доступным. В нем были все данные, сохранившиеся с того времени. Как пояснил Пир, тогда еще не было электронных паспортов, но копии страничек тогдашних соцсетей сохранились. Вообще вся информация, оцифрованная с момента появления интернета, была в БДИ, что упрощало задачу Марка. Хотя историю современных людей было отселить гораздо проще, был бы доступ.

В случае с родителями Марка не так. Тут была информация о том, где они жили, кем работали, сколько у них было детей, но чем они занимались, куда ездили в отпуск или ходили в магазин – нет. Ему и не нужно это. Важно было понять, что с ними стало, после его заключения. Он стал просматривать их аккаунты. Мама выкладывала фото с отцом на фоне Новосибирского отделения фригус-тюрмы с надписью «его жизнь будет долгой». Детские фото. Куча комментариев с соболезнованиями и осуждением государственных чиновников. Множество фотографий с пикетов и митингов в поддержку отмены фригус-заключения на длительные сроки. На момент погружения в анабиоз его матери было пятьдесят шесть лет. Они с отцом прожили в Новосибирске до конца жизни. В марте две тысячи пятьдесят пятого года на семьдесят седьмом году ее сердце остановилось.

В профиле отца фотографий было чуть меньше. Особенно печально Марку было смотреть на сделанные уже после его заключения в анабиоз. Наблюдать, как родители старели, как сначала пытались, а затем смирились горю и улыбались по-настоящему. У мамы до последнего были длинные русые волосы. Марк помнил, как она всегда заплетала их в косу. На глаза ему попалось видео, где родители со своими друзьями ездили в Турцию. Они называли это последним пенсионным отпуском и смеялись. Это было на седьмой год заключения. Думали ли они тогда о том, что больше не увидят его? Была ли у них надежда? Оставалось еще сто сорок три года, которые они не переживут. Как они с этим справились? Их сын был, практически, мертв для них! А говорят, что родители не должны переживать своих детей! Это неправильно. Так что же здесь? Кого наказали больше – Марка или их? В чем здесь выражалась справедливость? Отпуск был словно маска, скрывающая всю боль и ненависть к окружению! Не удивительно, что отец умер от инфаркта за два года до маминой кончины. Ему было семьдесят четыре.