Игорь Сотников - Журналист в кармане. Апокалипсис в шляпе, заместо кролика – 4

– Правда случаются и иные случаи, как раз как сейчас с нашим подопечным. – Многозначительно проговорил Каутский, специально не называя имена. Чем создал напряжённую обстановку в кабинете, где Михаил, затаившись, ждал от него страшных открытий. И они последовали.

– Ситуация с нашим подопечным непроста тем, что тут на этом поле играют две враждующие стороны, которые в тоже время никак публично не выказывают своих противоположных намерений насчёт… ты понял кого. – Сказал Каутский.

– Не очень понятно. – Сказал Михаил.

– Сейчас тебе всё станет ясно за этого прохиндея. – Сказал Каутский, налил себе в стакан из графина воды с запасом, и в раз выпил всё, что налил. После чего выдохнул и всё-всё, с некоторыми преувеличениями и домыслами обо мне многое наговорил Михаилу. – Он только с виду такой тюфяк, тогда как на самом деле он обладает неимоверной силой обманного слова. И он для убеждения людей использует философию боевого искусства дзюдо, мягкого пути. Где он через свою мягкость, – а эта его видимая неприспособленность к жизни, своего рода неуклюжесть, и есть она, – использует силу другого человека для достижения своей цели, или пути. Вот таким образом он задурил голову одной из самых завидных невест нашего города, и она, несмотря ни на что, – в основном на требования своих влиятельнейших родителей, чьей единственной дочерью она была, – приняла его предложение, выйти за него замуж. Ну а сам он, чтобы значит, быть хоть при каком-то деле, возжелал быть журналистом, тогда как на самом деле преследует одну лишь цель, быть в курсе всего, что его интересует. Ты понял, с какой подлостью человеком тебе придётся работать? – вопросил Михаила Каутский.

А Михаил давно уже понял и у него уже руки чешутся, так ему хочется свернуть мне шею. Но им ещё не выяснены все вопросы, и он желает полный расклад на меня узнать. И уж затем, исходя из этого, готовить план по моему в топтанию в себя.

– Это-то я понял, – говорит Михаил, – только мне не совсем ясен посыл одной из сторон этого семейного конфликта. – Интересуется Михаил.

– А что непонятного-то. – Удивляется Каутский. – Они хотят, чтобы ты вывел нашего подопечного на чистую воду, так сказать, подвёл его к тому, чтобы он уже не смог выкрутиться и продемонстрировал себя перед их дочерью в своём истинном, подлом свете.

– И я как понимаю, – приблизившись вплотную к столу, с прищуром посмотрев на Каутского, тихо проговорил Михаил, – тот, кто сделал вам это лестное предложение, сказал, что он за затратами для начала не постоит. А по итогу всего этого дела, его благодарность не будет иметь границ, лишь только разумные ограничения. Я, ничего не перепутал? – спросил Михаил.

– Мы всегда друг друга понимали с полуслова. – На этом Каутский закончил разговор, выписав Михаилу огромный чек на накладные расходы.

И теперь Михаил путём создания разной сложности различных нетипичных ситуаций, не без своих головоломок и сложностей с правоохранительными органами, кто в отличие от испытуемого, конечно, в курсе кто такой Михаил, будет испытывать новичка на стрессоустойчивость и его подходимость для профессии. И вот теперь для Клавы всё, что касалось Михаила, встало на свои места. Насчёт же всего остального, то у него есть некоторые вопросы к самому себе в плане достоверности рассказа Каутского о его семейном положении. Где он практически всё извратил, начиная от недоступного для него по имущественным соображениям положения своей супруги, кончая этой профанацией Каутским его мотивации для заключения своего брака. Если Каутский хочет знать, то заключённого на фундаменте любви и уважения друг к другу.

Впрочем, для неспособности Каутского мыслить разумно и объективно есть свои предпосылки и объяснения. И это не только его желание таким образом мотивировать на действия Михаила, а главное тут то, что за всеми этими их действиями и мыслями стоял сам Клава, с некоторых пор сам не в себе находящийся и падкий на такого рода для себя сенсации. – Но дыма без огня не бывает. – Подвёл итог своему, в одно мгновение промелькнувшему рассуждению Клава. – И что-то во мне, в Михаиле, или ещё где, меня к этим мыслям подвело. – И на этом Клава поставил точку в деле рассмотрения Михаила.

И Клава с новым пониманием посмотрел Михаила и так уж и быть, взял газету, которая всё-таки не так просто была ему преподнесена. – Так всё-таки, для чего она? – спросил Клава, ощупывая толстушку газету. А Михаил присаживается на скамейку, кладёт на колени уже свою газету и, поглаживая её, говорит. – Ну, во-первых, в ней обустраивать свой ночлег из всех вариантов наиболее доступно, мобильно и со всех сторон прикрыто. А также не запачкано. – А вот этого было необязательно добавлять, при этом бросая свой взгляд на нечистоту костюма Клавы. И Клава, может быть, только частично виноват в том, что приобрёл такой притёртый к обстоятельствам жизни вид. Он только в кино видел такого рода применение газет бродягами, и совсем не думал, что и ему это, так случится, что пригодится.

Михаил, между тем, продолжает свой краткий ликбез по газете и о её преимуществах перед другими видами своего укрывательства, как оказывается, не только от плохой погоды, шпионов, но и как показывает опыт личной жизни, то в неё можно завернуть хороший бутерброд и рыбу. – И в главных, – говорит Михаил, – она информативна. Что, в общем, и отвечает её сути. – Здесь Михаил раскрывает газету перед собой, на мгновение задерживает её в таком положении, затем кладёт её на колени в таком развёрнутом положении и, вынутой из кармана ручкой («Чёрт! Это моя ручка. – Еле удержал себя в молчании и дисциплинированности, побледневший лицом Клава, увидев эту ручку, один в один как его: полностью чёрная с золотыми обрамлениями») проделывает в одном, видимо глазомером намеченном месте, ровную дырку. После чего ручка возвращается на своё место, а газета на своё. Ну а Михаил принимается за своё: за объяснение этому дилетанту Клаве, находящегося в прострации после увиденной ручки, насколько газета применима при всех практически случаях жизни.

– Ты уже, наверное, догадался, для чего я проделал эту дырку в газете и что я посредством неё делаю. – Обратился к Клаве из-за газеты Михаил. А вроде как пришедший в себя Клава, может быть только насчёт дырки в газете согласен, – да, в неё можно подсматривать за интересующими тебя людьми, – но вот насчёт всего остального, – что там сейчас делает Михаил в прикрытии газетой, – он совершенно не уверен. Хотя некоторая уверенность в том, что он там сейчас ему рожи корчит и ржёт, – что, видел свою ручку у меня, и съел, – есть. Но это только его предположения, хоть и вероятные до очевидности, и поэтому Клава, затаив злость, останавливается на нейтральном ответе. – Примерно.