Сандра Красникова - Вакуумная тишина

Первые микрочипы организации, названной ГСК, внедряли в головы преступникам в тюрьмах, пациентам в больницах и всем, кто каким-то образом попадал в государственные учреждения. Устройство работает по принципу клеща: достаточно положить устройство на голову человека, как то начинает проникать под кожу, предварительно открыв первый клапан и выпустив сильное местное обезболивающее. До открытия проекта я изучал не только воздействие вирусов на организм, но и следил за всеми новостями проекта, изучающего установление контроля за чужими мыслями. Пожалуй, именно поэтому, как только открылся комитет ГСК, я тут же подал документы на перевод меня в этот отдел.

Первоначальный план работы прибора выработал я, поэтому постараюсь объяснить как можно более популярно.

Итак, «клещ», наблюдая за активностью мозга, становится с ним одним целым, тем самым выявляя наиболее частые комбинации взаимодействия нервных клеток, ощущая на себе все химические передачи между ними. Единого «языка» химических сигналов для всех людей не существует, тут как повезет: где информация сохранилась, там и будет до самой смерти (или человека, или самой клетки), к тому же одна и та же информация может храниться в нескольких рядом расположенных клетках, но зато смысловые блоки и общий контекст передачи можно вычислить. Это уже математика, причем довольно сложная и громоздкая, и нам не нужно вдаваться в подробности. Так вот: попадая в головной мозг, единый чип делится и «расползается» по мозговым отделам и структурам, начиная «шпионить» за деятельностью мозга. Сначала было много несчастных случаев, но после нам удалось настроить программу и с высокой точностью определять опасные для правительства ходы, причем неважно – мысли или поступки. При троекратном повторении разных, но опасных кодов (как например, одна и та же мысль, несколько раз повторяющаяся в голове, не повлечет никаких действий, так как, в сущности, – это одна и та же мысль) в теле клеща открывается второй клапан, и на мониторе загорается желтый цвет – это значит, что человек опасен, и тогда его добавляют в базу. В случае претворения мыслей в действия, открывается последний клапан, и смертельная доза препарата, разработанного моими коллегами, автоматически оказывается в голове у человека, а после высокого подъема мелатонина (гормона сна), препарат начинает действовать.

Мне даже подумать страшно, сколько людей умерли тогда, и какие муки они испытывали в момент, как вы выразились, «легкой смерти». Вы и представить себе не можете, какие могут быть галлюцинации и мышечные спазмы после мнимого отключения сознания. Но это были вынужденные меры до тех пор, пока однажды мятеж из-за задержки (положа руку на сердце, полугодовалого отсутствия) зарплаты и средств существования не поднял обычный человек, ничем не примечательный работник завода. Ни в нем, ни в ком другом из забастовщиков, не было клеща, поэтому на подавление восстаний в первые дни ушло много и сил, и средств.

После усмирения бунтующих было решено видоизменить планы. Теперь чип могли посадить не только в полиции, больнице или зале суда, но и в общественном транспорте, на улице, в магазинах. Случайные люди стали жертвами ГСК, в общем 85 167 человек вошли в так называемый первый набор. Пять лет подряд люди умирали, и врачи пожимали плечами, обвиняя во всем несуществующий неизвестный вирус, названный в честь нашего комитета – ГСК-вирус. Врачи перенесли всю вину на мировые загрязнения, но почти все они знали об истинной причине смертей.

Я помню каждого умершего поименно, помню, когда и где они потеряли сознание. И эти знания не дают мне покоя, я чувствую, как медленно схожу с ума, как вина убивает меня вернее любого препарата. Зачем вы спасли меня? Я не хочу погибнуть в умственной эпидемии; не для того я столько работал на благо мира, чтобы видеть конец его. В нашей стране все протестуют молча, моя смерть также должна была быть немногословной…

Георгий Георгиевич, все это время внимательно слушающий рассказ, слабо улыбнулся, превозмогая боль лицевых мускул, напряженных в течение последнего часа. Он поднялся на ноги и подошел к двери, открыл ее, впуская глоток тухлого воздуха в помещение, и, не глядя на Ясона Григорьевича, сказал тихим голосом, словно бы осипшим от громкого и одновременно не выплескиваемого крика:

– Вы хотели молчать, но раз слова сказаны, почему не начать действовать? Почему вы не можете изменить свою ошибку? Ваши действия итак привели к смерти почти половины населения, больше терять уже нечего. Вы еще можете все исправить.

Ясон Григорьевич молча подходит к двери, словно заглядывает через маленькую щель в большой мир.

– Мы даже не микробы, а микроэлементы в этом макромире, – говорит он. – Заботясь о том, как убить друг друга, мы не заметили, как убили все живое вокруг. Когда-то еще говорили о проблемах экологии, но теперь и говорить, и действовать уже бессмысленно. Мы опоздали. Последние годы наш мир стоит на глиняной стеле. Для сравнения, цапля тоже стоит на одной ноге, но, в отличие от нас, цапля живая, по ее ноге циркулирует кровь, а потому она выстоит, а мы – вряд ли. Мы хотели всего достичь быстро, но быстрые реки зачастую настолько узки, что корабль при всем желании не сумеет войти ни в одну из них. Теперь-то я знаю, что невозможно изменить мир к лучшему.

– Возможно. Но вы выбрали неверный способ. Как можно построить идеал на костях? Никак. А что сможет произвести на свет мясо? Только такое же мясо. Именно поэтому в любое дело нужно вкладывать душу. Мир жесток затем, чтобы детям наших потомков не познать жестокости. Мы творим мир для них, сами не замечая, как губим то, что имеем. Еще есть возможность вернуться, Ясон Григорьевич, еще все можно спасти, если вы хотите, чтобы были они, эти дети потомков, и чтобы видели они воду, которую еще можно вернуть, и чтобы жили они в том мире, который еще можно исправить, в котором еще не укоренились окончательно насилие и злоба. Вы ошиблись. А кто не ошибался? Одержимый идеей становится одержимым – этого не изменить. Но исполнившаяся мечта порой калечит похлеще неисполненной – тут зависит не от того, что желать, а от того, как двигаться к мечте. Человек – это мотылек, бьющийся в стекло, пока не расшибется, но ведь даже не подумает про открытую дверь!

– И что вы предлагаете? Я не могу изменить прошлое.

– Но вы все еще можете поменять будущее, пока живы. Если эти чипы не активированы в полную силу, если люди все еще способны мыслить, они прислушаются к вашим словам. Есть странная особенность в людях – верить медикам. Расскажите им все то же, что и мне.

– Избыточная правда тоже вредна: она бывает хуже лжи.

– Именно поэтому она должна поступать тогда, когда в ней есть необходимость, иначе она теряет всякий смысл. И сейчас – самое подходящее время!