Игорь Самойлов - Врата небесные. Архивы Логри. Том I

– Упаси Господь. И не думал, – спокойно ответил Створкин. – Вы вольны покинуть этот дом в любую секунду. Прямо сейчас и навсегда. Но если бы вы дали мне возможность хотя бы попытаться объяснить вам смысл и значение происходящих с вами событий, какими бы невообразимо дикими и фантастическими они ни казались, мы с вами получили бы от нашего общения гораздо больше приятных впечатлений и – что важнее – практической пользы. Он сделал паузу, посмотрел на меня и продолжил:

– Давайте-ка я налью вам еще чаю. И коль скоро вы так (здесь он сделал ударение на «так») нетерпеливы, то буду краток.

Я сделал большой глоток, глубоко вздохнул, отчего-то вспомнив грозное лицо ректора, и приглашающе кивнул Створкину, думая про себя, как обманчиво может быть все-таки первое впечатление. С виду такой вполне себе респектабельный человек, а оказывается – городской сумасшедший. Или шизофреник, что немногим лучше.

– То, что я скажу сейчас, – начал он, – можно считать легендой, или мифом, или оригинальной интерпретацией человеческой истории, это как вам будет угодно. Важнее в ней то, что она помогает задать некую систему координат, в которой вам будет легче воспринять те события, происходящие в вашей жизни.

«Интересно, как он-то знает о событиях в моей жизни?» – пронеслось у меня в голове.

– Понять ваше состояние нетрудно, – словно отвечая на мои мысли, продолжил Створкин, – со мной случилось то же самое; правда, в значительно более юном возрасте и при совсем других обстоятельствах…

И уж поверьте, пожалуйста, вы не один такой.

Так вот, у Бога было семь самых близких ангелов. После сотворения мира им был передан дар, который позволял творить ангелам миры, подобные миру Божественному. Так появились семь ангельских миров. Иногда их еще называют скрытыми.

Но кроме ангельских миров есть еще четыре, созданных избранными святыми. Эдельвейс – принцесса Логри, одного из таких миров. И ко всему этому есть наш мир, который знаком вам с детства, – один из двенадцати.

Тут Створкин приостановился, внимательно посмотрел на меня, покачал головой и сказал:

– Если бы вы сейчас не отгораживались глухой стеной неверия и тотального скептицизма от того, что вы пережили и что теперь вам известно, вы бы сами мне сейчас могли об этом рассказывать. Но ваше сознание блокирует эту информацию, и это понятная защитная реакция организма. Никому не хочется обнаружить себя ненормальным. С ума сошедшим, как говорили раньше. Наше сознание считает нормальным лишь то, к чему привыкло. И, что немаловажно, к чему привыкли другие. Люди, которые нас окружают. Их «нормальное» довлеет и формирует наше «нормальное». А ненормальные люди – известно где должны находиться…

Поэтому, повторю, ваше неверие – это защитная реакция. Что в известной степени тоже нормально. Наше сознание, как улитка, привыкло прятаться за толстые стены своей прочной раковины. Впрочем, не мне вам об этом говорить. Вы ведь специализируетесь на теориях восприятия, не так ли?

«Откуда он знает, интересно?» – подумал я. От такого неожиданного поворота беседы я несколько растерялся, отчего мое первоначальное неудовольствие как-то улетучилось.

– Да, это так, – сказал я. – Хотите предложить еще одну, свою?

– Ну, если вам так угодно, – с улыбкой ответил Створкин.

– Боюсь, я к этому не готов. Извините. Как-нибудь, знаете, в другой раз.

Волна раздражения снова начала подниматься во мне. Я встал из-за стола:

– Спасибо за действительно прекрасный чай. И, пожалуйста, не обижайтесь, Петр Иннокентьевич, но вам нужен н-несколько иной с-специалист, да. Я как-то по другой части совсем…

Створкин все с той же понимающей улыбкой смотрел на меня. Но ничего больше не говорил. А внутри меня был раздрай. И что-то еще, абсолютно новое и непривычное. Раздражение вкупе с растерянностью и даже определенным страхом дали результат в виде спутанной и несвязной речи:

– Ну а теперь п-позвольте откланяться. До свидания. Всего самого наилучшего, э-э-э, Петр Иннокентьевич… Хорошего вам дня. И доброго здоровья, конечно. Это особенно…

Так вот, приговаривая всю эту вежливую (и не очень) ерунду, я пятился, пока за мной не закрылась дверь створкинского дома.

«Господи, бывает же такое! – подумалось мне тогда. – Ну а как еще это оценишь?»

От Петра Иннокентьевича Створкина я вышел в сложном душевном состоянии. С одной стороны, конечно, было искушение забыть все как дурной сон (всякое бывает, как известно). Да ну, о чем тут вообще… устроил, понимаешь… введение в «Игру престолов». Тоже мне…

С другой стороны, маленьким, но настойчивым червячком вгрызался в могучий железобетон стойкого утверждения «этого не может быть» робкий вопросик «а вдруг?». Ну и, конечно, банальное: Who is Mr. Stvorkin? He то чтобы хотелось прямо докопаться до самого дна, но с чего-то же появился такой человек в моей жизни?

Шизофрения, согласно последним научным подходам, ведь не болезнь. Это особенность восприятия мира. Осталось выяснить, какую роль в створкинском восприятии мира играю я. Ну да, ну да, и тот же вопросик: Who am I? Сколько себя помню, пытаюсь на него ответить…

О! Какие ноги!

Чего только не придет в голову внезапно и вдруг. Особенно когда задумаешься о несправедливости мира или озаботишься (нечаянно) смысложизненной проблематикой…

Примерно таким был этот момент: глаза опущены и видят только ниже пояса. Да. В итоге я практически столкнулся лбом с таким же ушедшим в себя прохожим. Поднял виновато глаза.

Передо мной, смущенно улыбаясь, стояла высокая стройная девушка в ярко-красном коротком платье. Класс. Матрица в действии…

– Привет-привет. О чем задумался? – мелодичный высокий голос с сильно выраженным иностранным акцентом вернул меня в действительность.

«А ведь я ее знаю, – подумал я, – Элоиз Маклинн. Пару месяцев назад случайно познакомился».

У нас в университете существует специальная программа обмена аспирантами. К нам приезжают, хоть и нечасто, иностранцы, специализирующиеся на изучении русской культуры. Ну а параллельно ведут курсы английского для наших студентов. Тогда, помнится, она не произвела на меня впечатления.

– Ох, здравствуйте, мисс Маклинн. Извините, я вас не заметил.

– Нет, не извиню! Мало того, что он меня не заметил, так он еще и говорит об этом! И к чему такой официоз? Забыл мое имя?

У мисс Маклинн, несмотря на нерусское происхождение, с правильностью интонации было все отлично: вежливая укоризна, чуть-чуть юмора и, пожалуй, легкая нотка заинтересованности в продолжении разговора.

– Хм-м-м… э-э-э… Элоиз…

– Можно просто Лиза. Так ведь проще, правда?

– Несомненно. Чем мне искупить свою провинность?

– Ну-у-у… можно угостить девушку кофе, например.