Татьяна Калугина - Группа

– Привет, Митя! Ну что, ты в шоке, да? Я тоже в шоке! Семья Чена переехала к нам, в Бомбей! У них там, на острове, произошла какая-то авария, утечка кислорода или что-то типа того. Короче, все взорвалось и сгорело нафиг, и теперь Чен с родителями будут жить у нас! Здорово, правда?!

В тот миг Митя почувствовал, что утечка кислорода «или что-то типа того» происходит сейчас, с ним. Воздуха вдруг стало не хватать. Пока Сурадж говорил, Митя так и сидел с отвисшей челюстью и вытаращенными глазами, и неизвестно, как долго он просидел бы истуканом, если бы необходимость дышать не заставила его легкие разжаться. И снова сжаться.

– Ка…кха… кхак это – переехали в Бомбей? – выдавил он, не справляясь с простым алгоритмом вдоха-выдоха. – На чем? И… по чему?

После всего, произошедшего снаружи , планета лежала не просто в руинах – она была ошкурена, освежевана. Ее верхний слой был вывернут наизнанку, перемешан с ошметками атмосферы и частично унесен в космос, частично размазан по орбите тонким слоем грязи и пепла. Бабуля показывала Мите снимки, сделанные со спутника. Земля до и Земля после . И до, и после – это были миры, одинаково чужие для Мити, никогда им не виданные. Миры поверхности , по которой его нога никогда не ступала и вряд ли ступит в обозримом будущем. Он горевал по Земле, но не очень сильно. Не так сильно, как бабушка.

Его мир был здесь, на подземном острове. Это был единственный мир, пригодный для житья, и законы этого мира были просты и непреложны. Чен только что нарушил один из них, самый главный. Основной. Если бы Чен шагнул в комнату Мити прямо с экрана, это вряд ли потрясло бы его столь же сильно.

Будь на месте Мити взрослый островитянин, его рассудок подвергся бы серьезному испытанию. Возможно, эта новость свела бы его с ума, превратила бы в крейзи-огурец, мгновенно и безвозвратно. Но Мите на тот момент было всего двенадцать. Храм его разума пошатнулся, но устоял.

Митя помнил, как он мчался к бабушке на верхний уровень по длинным туннельным секциям. Он еще не был толстым, не был даже упитанным – они с бабушкой много времени проводили в модуле субпространства, нагуливали по трансферам десятки километров, любуясь видами природы, более не существующей, и плутая по улочкам городов, сметенных с лица Земли. А еще они каждое утро делали зарядку. И пару раз в неделю играли в теннис. И иногда в бадминтон. Так что Митя был в очень даже неплохой форме для мальчика, выращенного в огромном фешенебельном погребе, при свете искусственных матово-белых солнц.

Митя влетел в Летний сад и на секунду ослеп, зажмурился. Закат был выставлен на максимум: должно быть, бабушка снова читала в его лучах. После едва подсвеченного полумрака переходов даже эти нежно-розовые закатные лучи казались невыносимо яркими, полоснули, словно лезвия, по неподготовленным Митиным глазам.

– Бабуля! – завопил Митя, еще ничего не видя и наугад повернувшись в ту сторону, где бабушка имела обыкновение располагаться с какой-нибудь толстой бумажной книгой. – Ба, люди вышли из-под земли! Семья Чена сейчас в Бомбее, у Сураджа! Их перевез челнок!

И, запинаясь, прыгая с пятого на десятое, Митя пересказал бабушке свой разговор с друзьями. О том, как остров Чена взорвался и выгорел изнутри. О том, как они с родителями выбрались наружу, готовые к худшему – к тому, что их кровь закипит, глаза вывалятся на щеки, а тела мгновенно мумифицируются. Но ничего подобного не случилось! Едва они открыли дверь бункера и выбрались на поверхность, к ним подрулило нечто, похожее на старинный гусеничный вездеход. Это были ученые, снимавшие пробы грунта. Вездеход взял их на борт и доставил на один из шаттлов, а шаттл за пару минут перекинул их прямиком в Бомбей, на остров семьи Сураджа.

– Ты представляешь, что это означает?! Бабушка! – теребил ее Митя. – Мы больше не обречены на вымирание! Теперь у нас появился шанс – у нас, у людей, бабуль! У людей Земли!

Бабушка внимательно и терпеливо выслушала его вопли, но, кажется, ничего не поняла. Вернее, поняла – что ее внук бредит. Что с ним что-то произошло. Что-то привело его в состояние крайнего возбуждения, разволновало и встревожило.

– Солнце садится, друг мой, – сказала она ласково и провела ладонью по стоящим торчком Митиным волосам. – Иди в свою комнату, поиграй во что-нибудь перед сном.

– Но бабушка!.. – воскликнул Митя, не веря своим ушам. Как можно было во что-нибудь играть , как можно было думать о сне этой ночью – в свете таких событий! Ему хотелось как можно скорее связаться со всеми своими друзьями, со всеми сразу (ничего, что генератор не рассчитан на такие нагрузки и может вырубиться – пусть вырубается, дело того стоило!), и обсудить эту грандиозную, потрясающую новость, этот Апокалипсис-вспять, Конец Света наоборот!

Однако бабушка была непреклонна. Связь между подземными островами прекращалась ровно в двадцать один ноль-ноль. «Великий Взрыв отнял у нас солнце и небо, лишил привычного уклада жизни, но мы не можем позволить ему отнять у нас чувство времени», – любила она повторять в тех случаях, когда Митя пытался выклянчить дополнительные полчаса перед скайпом или в игровом модуле. Время, чередование дня и ночи, мерное скольжение бусин-минут на четках жизни – это, считала она, одно из главных достояний человечества. Если мы хотим оставаться людьми, то должны помнить о ходе времени и строго придерживаться его законов.

– Уверена, завтра все разъяснится. Вездеходы и шаттлы никуда не денутся до утра. Если, конечно, они существуют на самом деле.

Так сказала бабушка и отправила Митю спать.

Но лучше бы она этого не делала! Лучше бы взяла его за руку, самолично отвела к скайп-хэдам и, вызвав на связь Чена и Сураджа, заставила бы их во всем признаться. В том, что все это только розыгрыш. Глупая, злая шутка! Игра с наложением голограммам, маскарад киберлуков или что-нибудь в этом роде… «Ты ведь знаешь Чена с его своеобразным чувством юмора!» И тогда ее внук лег бы спать – да, несчастным, да, бездонно разочарованным, но и только. За пару дней он пришел бы в норму, со всем смирился и постарался бы все забыть.

Но бабушка совершила ошибку – оставив Митю наедине с этой безумной «новостью» на целую ночь. За эту ночь он стал другим, словно какой-то вирус стер в его голове все прежние установки и задал новую, одну-единственную – выход к людям. Выйти к людям! Увидеть живых людей! Увидеть своих друзей – и коснуться их! Увидеть Катю… Оказаться с ней лицом к лицу, но не за сотни километров, а – рядом, по-настоящему, вот прямо здесь, или там, да, лучше там, в ее маленьком Подмосковье … на ее острове под Москвой… Глаза в глаза… И чтобы пальцы коснулись пальцев…