Михаэль Косаник - Розовый обруч

Когда мы с посетителем расположились в удобных креслах, оставшихся от прошлых времен, он приступил к рассказу.

– Меня зовут Эрик Коулман, – начал мужчина, продолжая мерить меня тяжелым взглядом из-под светлых широких и прямых бровей. – Ваш номер дали в госпитале. Так получилось, что моя дочь начала ранить себя.

– Как давно вы заметили подобное поведение? – светлый кабинет настраивал на миролюбивый лад, и я надеялся, что мне удастся выяснить подробности. Я понимал, что, работая на ЗСЦ, не вызывал доверия пришедшего, но все же уповал к его сознательности.

– Буквально вчера, – Эрик говорил спокойно, его поза не выражала волнения, но я понимал, что это не совсем так.

Сидевший напротив меня казался человеком волевым, решительным, может, даже жестким и прямолинейным. Это сквозило в его выверенной и сухой манере речи, в стати и прямой осанке. И хотя мужчина был крупным, что только добавляло суровости его виду, говорил он на удивление безэмоционально и спокойно. Просто сухо, словно констатируя факты из какой-то энциклопедии.

Много ли людей скажут сразу незнакомому человеку, пусть и очень известному в узких кругах, что его ребенок ранит себя и, возможно, пытается покончить с собой? Я тоже не знал таких. Порой на банальное выяснение ситуации и ее обстоятельств я тратил добрую половину сеанса… если не весь сеанс целиком.

– Не подумайте, моя дочь не хочет умирать, – заметил мистер Коулман, догадавшись, о чем я думаю. – Она наносит раны горизонтально. Если бы это были попытки самоубийства, она бы наносила их иначе.

– Селфхарм [3] Англ. self-harm – причинение вреда самому себе, самовредительство. – Примеч. ред. ? – переспросил я. – Вы уверены в этом?

– Скорее всего, – ответил на мой вопрос Эрик – Я видел, как режут вены, – мужчина пальцем провел по рукаву, показывая вертикальный разрез.

Тут уже задумался я: у меня было много пациентов, которые пытались покончить с собой. Часто приемные родители даже не догадывались о депрессии своих детей, обращаясь после одной или двух неудачных попыток самоубийства. Я точно не был тем человеком, кому стоит доказывать отсутствие подобного мотива в поведении. У меня в практике был и селфхарм, но давно. И связан он был с совсем другими обстоятельствами.

Эрик же сразу оговорился, что это не тот случай. Но, возможно, он просто не знал всех обстоятельств?

Может, его дочь не знала, как наносятся раны для того, чтобы умереть? Или, может, она сделала это, чтобы проверить, выдержит она боль или нет. В памяти всплыл случай: мальчик наносил раны достаточно долго, чтобы подготовиться к боли. Но, не пообщавшись с самим ребенком, я не мог сделать никаких выводов. Может, мужчина и в самом деле прав и раны всего лишь самоповреждения, не говорящие о желании умереть? Правда, последнюю версию нельзя окончательно сбрасывать со счетов. Статистика неумолимо говорила мне, что даже обычные самоповреждения могут приводить в конечном итоге к попыткам суицида.

– Вы сказали, что являетесь «розовой» семьей? – вспомнил я деталь вчерашнего диалога. Было неловко долго молчать, обдумывая варианты, которых может на самом деле и не быть вовсе.

Я прекрасно знал, что «розовыми» семьями называются семьи, где один из супругов относился к эно.

Официально эно относили к интерсексам или гермафродитам, которые рождались и до войны. Я видел старые данные по этой теме: что-то около 2 % детей от всех новорожденных. Любому сотруднику Защиты семейных ценностей было очевидно, почему официально использовали эту информацию: тут и историческая подоплёка, и биологическая, и даже возможность связать увеличение популяции эно с последствиями войны.

Вот только эти сведения нельзя было назвать правдивыми: на самом деле эно, с точки зрения, биологии являлись обычными мужчинами. И эту правду знал каждый сотрудник ЗСЦ…

Я понимал, почему эту правду не хотели афишировать: если она станет достоянием общественности, люди начнут задавать слишком много вопросов. Вопросов, которые вполне могут разрушить и без того шаткий мир, как в этой стране, так и во всем мире.

Эта правда осела никому не нужными данными в архиве семьи Грас и высших эшелонов ЗСЦ. И я как сотрудник этой организации на свое несчастье знал ее как ни кто другой.

Все началось сразу после первой вспышки вируса Мехони, в 2034 году. Буквально за четыре года мир потерял треть женского населения. Это без малого полтора миллиарда человек!

В попытках остановить демографическую и экономико-социальную катастрофу в 2038 году создали препарат «Энкантант». Провели спешные тесты на культурах клеток и внедрили на рынок. Как лекарство «Энкантант» оказался неэффективен, и его пришлось отозвать через полгода после внедрения. Увы, у препарата оказалась практически нулевая эффективность. Никто и представить не мог, что это только ускорит кризис и приведет сначала к локальным войнам по всему миру за ресурсы и территории, а позднее и к мировой войне…

Именно локальные конфликты по всему миру стали предтечей Мировой войны 2042 года, унёсшей с собой еще порядка трех миллиардов жизней. Единственным плюсом произошедшего можно отметить «омоложение» оставшегося населения.

Едва война закончилась и начался период восстановления, стала заметна новая демографическая катастрофа: женщин стало рождаться еще меньше. Если в 2038–2040 годах прирост снизился на 5 %, то в 2043–2045 годах соотношение рождённых девочек к мальчикам стало еще ниже. Теперь на одну рождённую девочку приходилось от 6 до 8 мальчиков (в разных странах этот показатель отличался). Поначалу причин выявить не удавалось. Сказывалась неоднородность данного явления (особенно заметно неравенство было в странах бывшего третьего мира, где, как оказалось, носителей вируса Мехони убивали, да и культурные особенности этих стран не позволяли выявить связи рождаемости с заболеванием). Конечно, правительства могли серьезно взяться за женщин, и до войны даже приняли ряд достаточно строгих законов относительно деторождения и материнства. Тогда полностью запретили аборты, ввели налоговые санкции для не рожавших женщин.

Все эти ограничения продлились ровно до 2042 года – война расставила свои приоритеты. Разрушенный мир нуждался в рабочих руках. Даже с учетом сильно помолодевшего населения (в основном бомбардировки пережили молодые взрослые, подростки и люди среднего возраста), одних мужчин едва бы хватило для столь масштабного восстановления государств. Оставалось только сделать женщинам послабления, как экономические, так и социальные, чтобы деторождение выглядело максимально привлекательно и незатратно. Общество пошло по социал-демократическому пути, дабы восстановить то, что почти уничтожило. Даже согласилось на то, чтобы женщины просто рожали детей, отдавая на усыновление, чем пользовались многие чайлдфри.