Сергей Борисов - Берег мистера Моро

– Я знаю – где. Хотя не знаю, как ты к этому отнесешься.

– Принимаются любые предложения. Кроме продажи собственных органов. Можно, конечно, и продать – почку, там, или селезенку, но как-то, знаешь, не хочется.

– Давай продадим «газель».

Андрей прикинул, что они выгадают от продажи купленной в прошлом году машины, которую они гоняли и в хвост, и в гриву. Маловато выгадают.

– Ну… – начал он, но Сашка не дал ему договорить, перебил:

– И мастерскую.

Этого Андрей не ожидал.

– А ты как же?

– За меня не беспокойся. Вернусь в яхт-клуб. Столярничать буду, слесарить, паруса шить. На жизнь хватит. Андрей, это шанс! Профукаем – ни ты, ни я себе этого никогда не простим.

– Через четыре года будет новая гонка.

– А что будет с нами через четыре года? Кирпичи, вон, по-прежнему с крыш падают

– Да ну тебя!

– Я серьезно. Ни к чему наперед загадывать. Вернешься – начнем все сызнова. Руки есть, головы на плечах тоже, не пропадем.

– Сашка, ты – друг! – только и смог вымолвить Андрей.

Вырученных от продажи мастерской денег хватило с избытком. Андрей послал в Англию подтверждение о своем участии в гонке.

Оставалось одно препятствие – родители, которые не оставляли попыток отговорить сына от нелепой, почти что безумной затеи. Но в конце концов и этот бастион пал. Мама плакала, и уже ничего не говорила, только закатывала банки с огурцами – пусть сынуля в Атлантике полакомится. Отец хмурился, сушил ржаные сухари, щедро посыпал их солью и заворачивал в вакуумную пленку.

– Там черного хлеба днем с огнем не сыщешь, – говорил он. – А без черного хлеба русский человек не может.

Андрей не спорил, он был счастлив уже тем, что родители смирились.

За две недели до отплытия в Англию они распустили паруса «Северной птицы» и последний раз на пару вышли в Финский залив.

Яхта вела себя выше всяких похвал, аплодируя им парусами при смене галсов и уверенно выдерживая курс даже с отключенным авторулевым.

* * *

– Ах, ты, моя девочка! – сказал Андрей, когда еще одна волна скользнула под корму «Северной птицы».

Это неоспоримое достоинство своей яхты – держать заданный курс – Андрей в полной мере оценил только в Атлантике. На широте мыса Финистерре, самой западной точки Испании, ходко идущая в бейдевинд 27 27 Курс судна против ветра «Птичка» вдруг словно споткнулась, возмущенно заполоскав парусами. Как выяснилось, напрочь стесалась зубчатая передача, а без нее авторулевой – всего лишь комбинация шестеренок и тяг, короче, никому не нужный мусор.

Андрей знал немало случаев, когда, лишившись авторулевого, яхтсмены-одиночки прерывали плавание, полагая его отныне сопряженным с неоправданными трудностями. А все потому, что их суда имели склонность к рысканью, что в свою очередь предполагает при отсутствии подруливающего устройства практически безотлучное пребывание спортсмена у румпеля или штурвала.

«Птичка» не обременяла своего капитана подобными заботами. Выставив курс, настроив паруса и закрепив штурвал растяжками, Андрей мог по часу, а то и более не прикасаться к нему. Однако в такой шторм, как сейчас, даже такая прекрасная яхта, каковой, без сомнения, была «Северная птица», требовала неусыпного внимания.

А буря между тем распалялась все сильнее, точно дикий зверь, который жаждет крови, но никак не может заполучить причитающуюся ему добычу и насытиться ею. Волны превращались в утесы; впадины между ними сначала напоминали овраги, потом – ущелья.

«И это только начало!» – думал Андрей, оглядывая взбешенный его нежеланием отправляться на дно водный мир.

Он знал возможности «Северной птицы» и настолько уверовал в ее неуязвимость, что не сомневался: этот тяжелый экзамен она тоже выдержит с честью. Как выдерживала прежде, откупаясь от штормов самой незначительной и, в общем-то, обязательной данью: осыпавшимися пластинами аккумулятора, треснувшим гиком 28 28 Горизонтальная балка, одним концом подвижно закрепленная на мачте; служит для растягивания нижней кромки грота , порванным стакселем или тем же сломанным авторулевым. Ничего страшного, у него была запасная аккумуляторная батарея в носовом отсеке, стаксель он зашил, на гик поставил металлические накладки, а без авторулевого он обойдется!

Свинцовый рассвет, пришедший на смену непроглядной тьме, застал его промокшим до костей. Для него и прежде не было секретом, что реклама непромоканца, изготовленного в Германии, беспардонная лажа, но чтобы так промокал!..

Когда руки коченели, Андрей стягивал перчатки и начинал тереть ладони друг о друга, потом изо всей силы колотил кулаками по палубе – только после таких упражнений и избиений к пальцам возвращалась чувствительность.

К девяти утра он был уже настолько измотан, что буквально заставил себя съесть несколько галет и сухарей, запив их чаем. Пачку мармелада он выронил, и ее смыло за борт. Жалко было до слез.

Ему было все труднее сражаться с бурей, но еще труднее – со сном. Ну, это ему не впервой… Андрей смежил веки. Это было короткое, не более минуты, падение в небытие. Он открыл глаза, оглядел такелаж, взглянул на компас. Все нормально. Можно еще поспать. Он закрыл глаза, чтобы снова проснуться через минуту. В таком ритме он провел следующие два часа. Даже в эти краткие минуты он видел сны. Видел Сашку.

* * *

– Когда подарочек вручать будешь? – спросил Андрей, глядя, как Сашка полирует «мельницу».

– Не терпится? Десять дней подождать не можешь? Между прочим, подарок тогда хорош, когда вручен вовремя – ни часом раньше, ни секундой позже.

– И когда же наступит сей благословенный миг?

– Думаю, в ночь…

– …перед Рождеством.

– Перед отплытием. Пойдем примерим, как встанет. Но устанавливать я ее сегодня не буду, рано еще.

– Ага, не дорос, – хмыкнул Андрей.

Они отправились на причал.

У трапа стояли три человека. Двое в кожаных куртках озирались, очевидно, выглядывая хозяина яхты, а третий, мужчина в длиннополом плаще, смотрел прямо перед собой, глаз не отводил от «Северной птицы».

– Вот и они, – громко сказал один из озиравшихся. – Точно они. Мне про калеку говорили. Где калека, говорят, там и он.

Мужчина в плаще повернулся:

– Ты Горбунов?

– Ну, – подтвердил Андрей, готовый на хамство ответить тем же. – А ты кто такой?

Накачанные парни в куртках, готовых лопнуть под напором мускулов, переглянулись и вынули руки из карманов. Но приказа не было, и кулаки разжались. Мужчина тем временем смерил Андрея взглядом глубоко посаженных глаз:

– Кудреватых моя фамилия. Слышал?

– Не довелось.

– А про Кудрю слышал?

– Так бы и говорил.

О Кудре он слышал. Видеть не видел, а слышал не раз. О нем все что-то знали, все краем уха слышали. Кудря «крышевал» много и многих. Ладил с ментами. Подкармливал политиков калибром поменьше и прессу тиражом побольше. Было дело, хотел попасть в Законодательное собрание, но тут уже не местная – московская власть уперлась. Так что остался Кудря простым бандитом, правда, с большим авторитетом.