Лука Каримова - Однажды летом

– Ну, в баню так в баню, знаем одно местечко, – парень подмигнул им и похлопал товарища по плечу, но тот сбросил его руку.

– Не уверен, что это хорошая идея, – едва слышно пробормотал он.

– Да брось, девушка русским языком сказала, куда ехать, а слово дамы – закон. Мы и так весь день мотались вне города, хочется расслабиться.

Кира увидела, как напряглись плечи водителя. Сжавшись у окна, она молча следила за дорогой. Они ехали в противоположную от центра сторону, и ее сердце гулко забилось от волнения. В любой момент она была готова открыть дверцу и выпрыгнуть на обочину, но этого не потребовалось. Машина неторопливо развернулась и поехала по знакомой Кире дороге, мимо рынка, свернув у здания общежития на улицу Шалома Алехейма и чуть дальше вниз, почти к дому сестер. Под колесами захрустел гравий, и машина остановилась у той самой стены, которую Кира видела с утра и приняла за скалу. «Они наши соседи?» – в голове мелькнуло удивление.

Ливень превратился в легкий дождь, тихо барабаня по лобовому стеклу.

– Приехали, прошу к нашему шалашу, – пригласил «цыган», ответив на мысленный вопрос Киры. Выйдя из машины, он открыл дверь с Викиной стороны и галантно предложил руку.

Сестра прищурилась, но подала, едва не зацепившись каблуком и почти упав в объятья темноволосого красавца.

Кира нехотя вылезла под моросящий дождь и встретилась взглядом с яркими, как будто светящимися в полумраке серыми глазами. Черты его лица показались одновременно и знакомыми, и чужими, вглядываясь в них, она вдруг захотела провести пальцами по острой мужской скуле, темной брови с тонким шрамом, по шее со странными порезами с обеих сторон. Заметив ее пристальный взгляд, парень накрыл их рукой и потер, словно у него заболело горло.

– Вы здесь недавно? – тихо спросил он и опустил взгляд на свои кеды. – Раньше тут жила бабушка Оля.

– Братец, скорее идите в дом, ты не видишь, что девушки насквозь промокли?! – одернул его «цыган» и, толкнув массивную калитку, провел Вику внутрь. – У нас есть чудесное крымское варенье из лепестков роз и травяной чай, вы такого не пробовали.

Кира смущенно улыбнулась:

– Вчера приехали. Оля – это наша бабушка, три недели назад она скончалась, – и последовала за сестрой, услышав, как в машине щелкнул замок. Парень держался позади, лязгнув закрывающейся калиткой.

Франция, 1545 г.

Если бы какая-нибудь гадалка с Монмартра 6 6 Монма́ртр ( фр. Montmartre) – название 130-метрового холма на севере Парижа . предсказала Амбруазу 7 7 Амбруа́з Парэ́ ( 1510 — 1590 , Париж ) – французский хирург , считающийся одним из отцов современной медицины . Парэ, что его первенец родится с ужасающей аномалией и будет подобен сыну Посейдона, господин Амбруаз рассмеялся бы ей в лицо и последовал своей дорогой. Но порочная связь с замужней аристократкой принесла тридцатипятилетнему хирургу самое удивительное, не поддающееся ни одному медицинскому объяснению существо – его первенца Реми.

На своих окровавленных ладонях хирург держал создание моря, но никак не человека. Крохотное тельце покрывала серебристая чешуя, маленькие, как у осьминога, влажные чернильно-черные глаза без белков, вместо носа – две щелочки и полный ротик по-рыбьи острых зубов. Существо шевелило худенькими ножками-ластами и ручками с перепонками между пальцев.

Исторгнув послед и застонав от усталости, Жанетон потеряла сознание, и у Амбруаза было несколько минут, чтобы принять решение – избавить мир от монстра или же подарить ему жизнь. Отложив младенца, он позаботился о возлюбленной и, очистив инструменты, убрал их в саквояж.

«Хирург – это Бог в мире людей, но смею ли я… отобрать ни в чем неповинную жизнь, даже столь необычную? Мое семя дало ему возможность появиться на свет, так почему бы… не стать творцом для, вероятно, новой расы?» – впервые после войны Амбруаз был готов воздеть руки к небу и обратиться к тому, кто царствует в светлой обители, незримому создателю мира и человека по своему образу и подобию, с единственной молитвой.

– Дай знак! – и ночное небо озарила вспышка молнии.

«Неужели он разгневался? И все из-за моего сомнения…» – мужчина взял ребенка на руки: тот посасывал большой пальчик. Когда младенец пошевелился, хирург ощутил острую боль в ладони. Едва не уронив дитя на пол, он успел прижать его к груди и увидел выступивший из детского позвонка острый плавник, такие же появились и на локтях тонких ручек.

Из-за дверей послышался шум, служанка возвращалась с порцией горячей воды и свежим бельем.

Подхватив полотенце, мужчина завернул дитя и, прикрыв его личико, быстро покинул комнату, пройдя мимо девушки, опустившей глаза в пол.

Стоило дождевым каплям упасть на разгоряченное лицо Амбруаза, как они показались ему обжигающими, словно он стоял посреди пекла, и на него брызгало адским кипятком из котлов с мучающимися грешниками. Детский плач вывел его из оцепенения, и Амбруаз подошел к реке. Опустившись на колени, он протянул трясущие руки с младенцем и окунул его в воду, держа так долго, как только позволял разум, но запоздалые муки совести встрепенулись в его душе, и со стоном хирург вытащил младенца. Заледеневшие, почти негнущиеся пальцы откинули прилипший к крохотной головке край полотенца, и новая вспышка позволила мужчине увидеть собственное отражение в распахнутых, живых глазах младенца.

Струйки воды стекали с тонких, напоминающих жабры прорезей на его шейке, он мог дышать. Дождь перешел в ливень, и дитя вскрикнуло как всякий младенец, требующий материнской груди, дабы вкусить первое в жизни молоко, а вместе с ним и саму жизнь.

– Прости меня, ибо не ведал я, что творю. Как мог так поступить?! – затараторил хирург и, осекшись, поднял взгляд к горящему окну. «Должно быть, Жанетон уже очнулась. Роды всегда давались ей легко, ведь своему мужу она подарила трех здоровых детей, но о четвертом Жанетон не узнает никогда. За что же Всевышний покарал меня этим… морским созданием?»

Сегодня ночью Амбруаз окончательно порвет с женщиной, которую, как ему казалось, он сильно любил. Но Господь даровал ему сына – насмешку природы или же дар? Хирург пока не знал, но собирался сделать все, чтобы разгадать Его замысел.

Оставив дитя на конюшне, он вернулся в дом. Служанка как раз спускалась с тазом окровавленной воды.

– Эмилия, передайте госпоже, что меня ждет еще один пациент, и я вынужден немедленно уехать, – он вытащил из поданного девушкой плаща пузырек с каплями. – Как только она очнется, пусть выпьет одну чайную ложку с чаем и отдыхает.

Служанка приняла лекарство и понимающе кивнула. Ее лицо не выражало ни капли любопытства, она знала, что за лишние вопросы мадам может наградить ее щедрыми оплеухами. Что сделал доктор с ребенком, не должно ее волновать – у аристократов свои понятия о жизни и смерти. Они могут грешить, и Господь их не покарает – он никогда не наказывает богатых, а Эмилии необходимо сохранить работу, иначе ее младшие братья и сестры умрут с голоду.