Райдо Витич - Анатомия Комплексов (Ч. 1)

–– Сколько врачей на корабле?! –– как можно угрожающе спросила она у доктора.

–– Я один, –– спокойно ответил тот, не делая и малейшей попытки вырваться. Он просто лежал на кушетке и словно развлекался, смакуя происходящее. Это тревожило.

–– Мы сейчас пойдем на пульт управления или, как там у вас называется… В общем, только попробуй дернуться! –– прошипела девушка, а врач вздохнул:

–– И что потом? Ты хоть понимаешь, что делаешь? Ты всерьез решила, что сможешь пробраться до пульта управления кораблем живой и невредимой? Глупо, тебя снимут на выходе или в коридоре, но даже если на миг представить, что твоя абсурдная идея претворится в жизнь, то как, интересно, ты сможешь управлять кораблем? Повернуть его назад?

Алена прикусила губу от бессилия, принимая правильность замечания. Машину она водить умела, Сашка еще два года назад научил, но джип -- не самолет и не звездолет пришельцев.

–– А мы… Ты отведешь меня сначала к другим! Я знаю, что где-то еще рабы есть –– ты поможешь мне их освободить!

–– Ты не пройдешь и пары шагов.

–– Давай попробуем! –– обозлилась Алена и дернула кафира за руку. Тот поморщился:

–– Мне больно, –– насмешливо заметил мужчина, но девушка не обратила внимания на тон.

–– Прекрасно! О-очень рада! Значит, для тебя не все потеряно! Авось, запомнишь это ощущение и впредь будешь более гуманен к своим пациентам! –– Она рванула его на себя, соображая, как бы так расположиться, чтоб и этого в узде держать, и других ‘гоблинов’ контролировать, себя не подставляя?

–– У тебя ничего не выйдет, –– опять завел свою мелодию нравоучения доктор.

–– Посмотрим! –– девушка толкнула его коленом под зад, принуждая двигаться к выходу.

Эллан прошел ровно два шага и вдруг резко поддался вперед, а потом назад, так что Алена невольно выпустила его запястья. Мужчина мгновенно развернувшись, врезал ей по челюсти и под дых. Девушка отлетела к стене и рухнула на пол, согнувшись пополам.

Врач в совершеннейшем спокойствии склонился над ней, осмотрел рану, смазал чем-то бесцветным с едким запахом, от которого у Алены немного прояснилось в голове, но запершило в горле и, удовлетворенно кивнув, открыл стену, впустив гоблинов и ‘Квазиморду’.

Алена смотрела на них, кусая губы от бессилия и осознания собственной бесправности и никчемности, и слушала незнакомый, плавно льющийся язык, похожий на смесь итальянского, арабского и тарабарского.

––Гаэлли, кафир [8] Понял, доктор! ! –– буркнул Вейтклиф и, рывком подняв девушку, толкнул ее в ‘теплые‘ объятья бультерьеров. Те потащили ее по коридору. Она шла, морщась от боли, и старалась на этот раз не выступить с акцией протеста, а запомнить дорогу, на всякий случай, чтоб знать каким путем идти за сатисфакцией, если удастся сбежать. Неудачный бунт не лишил ее решимости и веры в лучшее, только наполнил ее душу негодованием и злостью до краев и укрепил в желании разнести эту коробушку к чертовой матери.

Ненависть, как и страх, как известно, активный двигатель прогресса (или регресса –– это уж кому как угодно).

Алену протащили по коридору под аккомпанемент топота ног глыбоподобного за спиной и швырнули лицом к стене, с силой вдавив в поверхность.

–– Кьяро, –– прошелестело над ухом, и язык флэтонца лизнул ее щеку.

’Ах, ты!..’ Девушка с силой резко ударила Вейтклифа затылком, попав по носу. Мужчина взвыл, чуть отпрянув, на секунду ослабив хватку, и прикрыл лицо ладонью. Алена, вспомнив все уроки каратэ, воспользовалась замешательством нахала и, оттолкнувшись, с разворота врезала ему по коленной чашечке и вскинула кулак, желая еще разок проехаться по узколобой физиономии.

И с чего она решила, что ей это удастся? Наверное, американских боевиков насмотрелась. А Вейтклиф их не смотрел и потому не знал, что одна девушка может положить взвод спецназа и покрошить в винегрет полк атлетов, спасая себя и весь мир. Ну, не местный он, дремучий и бессовестный, взял да и поймал кулак Алены на лету, безжалостно вывернув кисть, и заставил рабыню упасть на колени, а потом подхватил за шиворот и закинул в комнату, как неодушевленный предмет.

Ворковская чувствовала себя отвратительно. Голова гудела, рука ныла, но эта боль воспринималась Аленой, как победа, и доставляла почти мазохистское удовлетворение –– она, маменькина дочка, избалованная кисейная барышня, все ж смогла противостоять инопланетному экстремизму!

Это, конечно, радовало, но и несказанно удивляло: как это она сподобилась, не побоялась?

Она-то? Изнеженная капризуля и трусишка, которая любую царапину воспринимала, как трагедию и смертельно опасную рану, а малейшую боль тушила в зачатке сильнейшими обезболивающими из аптечки родителей, стоило той только намекнуть о своем приближении. Может стресс сказывается? Или под давлением обстоятельств, она, подсознательно перестав воспринимать себя живой и нормальной, утратила естественное чувство самосохранения? А может, генная память шутит? Прадед- то ее у Ковпака в отряде партизанил, до Берлина дошел, из таких передряг вылезал чисто из-за своего казачьего упрямства, что и не поверишь. Алена его только на фотографиях видела, задолго до ее рождения умер прадед Василий, но мама охотно рассказывала о нем и привила детям глубокое уважение к памяти умершего родственника - героя.

‘Видать, пошла правнучка по твоим стопам ‘диду’- думала Ворковская, разглядывая квадраты потолка, и нервно усмехнулась:’ Ура! Ты против фашисткой нечисти, я - против инопланетной гадости. По коням! Шашки наголо, базуку под мышку и вперед! По империалистическим тарелочкам террористов-гуманоидов - пли! Ура!’

Жаль только, что подобное возможно лишь в воображении или в кино. Там всегда доблестные ребятушки встают на сторону справедливости, вовремя приходят на помощь несчастным и косят дивизии злодеев, а потом танцуют ламбаду, целуясь со спасенной. Финал - всегда хеппи-энд, а здесь? Ну, взбунтовалась и что?

Эх, Шварценеггера бы на их голову! Он бы постоял за невинную жертву, живо б финал космической эпопеи на свой фкус переписал, получили бы тогда садюги флэтонские консенсус-апокалипсис. Порадовались бы знакомству с представителями доверчивой земной цивилизацией!

Ничего, ничего, нет ‘Терминатора ‘ и ладно, сама разберется. В конце концов, спасение утопающих –– дело рук самих утопающих –– так гласит народная мудрость в лице Ильфа и Петрова.

Алена натянула на лицо улыбку победителя и вдруг всхлипнула и разрыдалась: больно, страшно, обидно, одиноко, не понятно. Как на таком зыбком материале решимости, надежде и оптимизму устоять? А силы где взять, чтоб бороться и верить в тот самый хеппи-энд?