Марк Вевиоровский - Концерт Патриции Каас. Отрывки

– Стволы для чего? Подобное вооружение у нас выпускают разные предприятия.

– Стволы для спарок и для шестиствольных автоматов – только сами стволы. А боеприпасы по вашему желанию в том числе тяжелые. Наши тяжелые.

– Тяжелые? Я что-то слышал, но не помню. Напомни.

– Наши тяжелые боеприпасы хорошо справляются с броней, даже пистолетные. А 30-ти миллиметровые по пробивной способности соответствуют 80 – 100 миллиметрам обычного бронебойного снаряда.

– Обедненный уран?

– Нет, чище и тяжелее. Дай хорошего инженера – мы ему жилье дадим, детишек устроим.

– Пришлю к тебе – поговори. Дай ему для меня материалы по своим тяжелым …

– Анатолий Иванович, я собираюсь проехать по нашей железнодорожной ветке на нашей дрезине. Электродрезине!

– Елена Геннадиевна, я с большим удовольствием прокачусь с вами! Сообщите время.

Электродрезина была переделана из старой мотодрезины, и получился очень компактный вагончик плюс грузовая площадка с краном.

Свиридов, Долгополова, ее заместительница по транспорту молодая и амбициозная Лейкина и вновь назначенный начальник участка железной дороги с технической фамилией Шестеренов устроились в кабине, а не в салоне – отсюда летящая навстречу блестящая колея была видна как на ладони.

– И сколько там?

– Шестьдесят километров в час. Думаю, это будет средняя коммерческая скорость трамвая.

– Остановки?

– Пассажирские – колхоз, дачная, завод, военная, далее метро. Время будем тестировать. Товарные – Москва-товарная, машзавод, дачная, колхоз и завод домостроения.

Дрезина прощелкала стрелки у машзавода и около воинской части и ровно понеслась к Москве …

– Какие впечатления от пробного рейса нашей электрички? Как водители?

– Анатолий Иванович, все в порядке! Оба водителя в один голос говорят, что управление составом не очень удобно. Особенно экстренное торможение вызывает неудобства … А сама трасса оказалась без замечаний, средняя скорость шестьдесят километров, максимальная до восьмидесяти. Пассажирский маршрут с учетом остановок состав проходит за 29 – 30 минут.

– Можно начинать пробную эксплуатацию? Тогда командуйте, Елена Геннадиевна.

– Толя, днем к нам приходил Сандал. Поиграл с Максиком, фыркнул на кошку, передавал тебе привет.

– Он один приходил, щенков с собой не приводил?

– Нет, он был один. Он пытался что-то сказать, но мы же не понимаем. К сожалению.

– Он мне сообщил, что посетил вас, и одобрил семью Максика. Я получил его мысленную передачу. И еще он поблагодарил за бутерброд! А еще Сандал отметил, как быстро растут Верочка и Коленька.

– А нам он этого не сказал!

– Но спасибо же сказал за кусок хлеба с колбасой!

Свиридов много лет пытался понять причину приступов у Тони.

Они отдыхали на изолированном от всех участке берега.

Тоня снимает босоножки, садится на влажный песок.

Кругом стремительно разбегаются всякие рачки и сороконожки, уплывают от берега медузы. Тоня сбрасывает футболку, шорты, трусики и мягко ныряет в воду – вода ласковая, нежная, осторожно поддерживает тело.

© ©

Пусть тебе приснится

Пальма-де-Майорка,

В Каннах или в Ницце

Ласковый закат.

Или та тропинка

В роще вдоль пригорка…

Свиридов пел негромко, вполголоса, но так проникновенно, что Тоня перевернулась на спину и протянула ему руки …

В квартире Иванищевой в Сколково раздались три слитных удара стеклянной пробкой о край графина, и через пару минут из двери спальни вышел Умаров, запахивая халат.

– Излагай! – спокойно сказал он Свиридову.

– Учитель! Я понял причину припадков у Тони! Это угрызения совести от того, что она не может иметь детей. Не может ощутить тяжесть новорожденного, почувствовать его пальчики и губы на своей налитой молоком груди …

– Постоянная внутренняя связь психологической установки и сознания. Я эту связь разрушил у нее в сознании, но … Как вы считаете, Учитель, правильно ли я сделал? Не может это навредить Тоне?

Из двери за Умаровым вышла Иванищева, завернутая в простыню.

– Толя, руки прочь от моего … от моего … от моего мужчины!

Каждую неделю Тоня Свиридова отправлялась к отцу Исидору – иногда одна, иногда с Гришей или Улей.

– Тонечка, ты когда с отцу Исидору сбираешься? Твоя хозяйственная сумка уже ожидает тебя у меня под столом.

Тоня брала Гришину «восьмерку» и ехала в колхоз.

Машину она останавливала на площади между рынком и новым зданием Универмага и дальше шла пешком.

Отец Исидор встречал ее привычным «Будь здрава, дщерь моя!», а Тоня так же привычно просила отца Исидора принять добровольные пожертвования на церковь.

И пачки денег из хозяйственной сумки Тони перекочевывали в тумбочку отца Исидора, а потом превращались в какие либо полезные вещи в церкви – обновленную кровлю, новую проводку, укрепленные ступени или отсыпанную и прикатанную дорогу к церкви …

Свиридов выделял деньги на нужды церкви и ежемесячно фиксировал это суммы в своей общей тетради в «кладовочке» – эти суммы менялись в зависимости от нужд церкви.

Тоня на обратном пути обязательно заходила на рынок и в Универмаг, и без покупки никогда не уезжала. И еще без разговоров – местные ее хорошо знали и всегда находился желающий с ней побеседовать …

– Олежек, выслушай меня …

– Что-то случилось? Почему ты дрожишь, милая?

Катя Бганцева дрожала крупной дрожью и не могла успокоиться.

– Выслушай меня … пожалуйста …

Олег хотел обнять Катеньку за плечи.

– Олежек, не надо! Выслушай меня … Мне страшно … я не могу понять, почему …

– В любом случае не дрожи. И успокойся. Я внимательно слушаю тебя.

– Пожалуйста спокойно выслушай … мне страшно … но я больше не могу …

– Или успокойся … или помолчи …

Олег очень осторожно прикоснулся к сознанию девушки. И почувствовал смятение и обрывки воспоминаний – как ее похитили какие-то отморозки, как ее выручил Свиридов, как общительный молодой человек катал ее на лошади, а потом они купали лошадей и она без смущения раздевалась перед ним, а это был Гриша … А потом Олег, Олежек, Олеженька …

– Если ты будешь так дрожать, то я ничего не пойму. Успокойся. Ты только помни, что я тебя люблю.

Девушка перестала дрожать, но залилась слезами.

И сквозь слезы стала рассказывать Олегу про свое похищение, о котором ей не советовали даже вспоминать, про дядю Толю, про Гришу и про лошадей на озере …

И Олег старался успокаивать ее, и внимательно слушал вздрагивающий голос плачущей девушки, которая для него так много значило.

И Катя понемногу успокаивалась, и даже начинала удивляться своему страху.

Кого она испугалась? Своего Олега, Олежку, Олеженьку, которого она любила и которому безгранично доверяла? Что на нее накатило?