Сергей Чилая - Черновик

– Потанцуем, – сказала девочка, опустила глаза и протянула ладонь. Он взял ладонь, машинально ощупывая пальцы. – Это твист, – сказала девочка, помахивая коленями и попрыгивая вбок, как грач. – А вы танцуете буги-вуги.

– Предпочитаю буги, как вы – песни советских композиторов.

– Не пробовали маршировать под полонез?

Вскоре музыканты собрали пюпитры и уехали вместе с инструментами. Дежурный офицер включил радиолу, поставил пластинку с песнями Майи Кристалинской. Он пригласил девочку в директорский кабинет. Представил хозяина: большого толстого полковника с гладко выбритым черепом и гулким, как в бочку, командным голосом.

– Эмма, – сказала девочка.

Полковник собрался пошутить и уже набирал воздух в грудь.

А она подошла и протянула руку с таким достоинством, что друг дома стал нервно поправлять галстук и застегивать пуговицы на кителе. Но водку понемногу выпили всю…

– Могу предложить армянский коньяк, – принялся ворковать полковник, хлопоча о своем превосходстве. Взял девочку под локоть и, что-то нашептывая, повел к шкафу в простенке. Она не пыталась высвободить локоть, просто остановилась. Полковник посмотрел на нее. Сказал, будто простой лейтенант: – Понял. – И не стал открывать дверцу шкафа с алкоголем. Девочка отправилась к дальнему окну, задернутому тяжелой белой шторой, модной в кабинетах больших военных начальников. И пока шла, сведя лопатки за спиной, чуть покачивая высоко поднятой головой на тонкой шее, отставив попку и поднимая ноги так странно, прямо от паха, будто шла по воде, мужчины смотрели на нее, как на чудо. В юном создании было столько нездешнего достоинства, уверенности, породы высокой, артистизма, и чего-то еще, совершенно непонятного, с чем они сталкивались впервые. Так ходить могла позволить себе Марлен Дитрих или Элла Фитцджеральд, после того, как Армстронг отмыл ее, избавил от вшей и научил петь; или Екатерина Фурцева, если бы выучил кто-нибудь, или королева Елизавета. Он представил себе молодую английскую королеву, неказистую совсем. Елизавета могла позволить себе все – ее играла свита.

– Я провожу вас, – сказал он, будто собрался на другой материк.

– Я сама. – Девочка повела плечом и вышла. Он бросился следом и не нашел.

Следующий месяц он прожил в поисках Эммы, снедаемый нестерпимым ожиданием, к которому позже присоединилась горечь от бесперспективности затеи. Самодостаточное и целостное бытие свое он медленно разрушал, наплевав на работу, на себя самого, и прилежно перемещался в трамваях, перезнакомившись со всеми кондукторами. Слонялся по улице Ленина. Проводил вечера в Доме офицеров.

Наваждение нарастало по экспоненте. Он забросил свою сексуальную подругу Лизу с прекрасной фигурой и неприметным лицом – нейрохирурга из отделения травматологии.

В то утро в трамвае он болтал со знакомым кондуктором и рассказывал, как в детстве мечтал тоже быть кондуктором и объявлять остановки, и дергать веревочку над головой, сообщая вагоновожатому: можно трогаться. А молодуха кондуктор кокетничала в ответ и покрикивала на публику, требуя передавать деньги на билеты.

– Теперь вы мешаете работе кондуктора! – услышал он за спиной и замер, боясь оглянуться.

– Не трусьте. Вы не один в трамвае. – Эмма точно оценила его состояние. – Поворачивайтесь, сударь. Мечта прекрасна своей неисполнимостью. Ваша начала развеиваться. – Она шутила, улыбалась шуткам своим, взмахивала руками, он видел спиной, как… и боялся повернуться. Помогла кондуктор: толкнула в грудь и сказала: – За тобой пришли. Похоже, контролер. Покажи ей билет.

Он обернулся. Она стала еще лучше. Выше ростом, синей и больше глазами. Толчея в трамвае обходила ее стороной. Она была так совершенна, так, без изъянов, сложена лицом и телом, что отчаянно хотелось потрогать руками и убедиться, что взаправду существует в переполненном транспортном средстве Свердловска. Когда на остановке открылись двери и задул сквозняк, она присела, прижала подол сарафана в косую школьную линейку с нечитаемыми словами к коленям, и стала похожа на сказочную царевну-лягушку. И продолжая улыбаться, и придерживая корону на голове, спросила:

– На работу торопитесь?

– Вы говорили – я ваша работа.

Она сразу стала серьезной. – Можете пропустить работу?

– В Клинике?

– Вы служите где-то еще?

Он продолжал пошатываться внутри, как после хорошего удара по голове: – Могу, только…

– Тогда поедем купаться на Шарташ.

Он провел рукой по груди, где под дорогим штатским пиджаком была белая нейлоновая рубаха и темный французский териленовый галстук. – В таком виде?

– Ну… галстук подобран не совсем удачно. И туфли не мешало бы почис…

– Это мокасины, – обиделся он.

– Тем более. – Она снова улыбалась. – Выходим на следующей остановке.

У него был операционный день сегодня: две плановых резекции желудка, которые откладывать нельзя. Краснея от стыда, набрал номер заведующей отделением плановой хирургии: грузной, не очень старой старой девы, Киры Кирилловны, служившей вторым профессором кафедры госпитальной хирургии в мединституте. Прекрасная в некрасивости и остроумии своем, посвятившей жизнь хирургии, она была его учителем и лучшим другом. Он мучительно врал ей что-то, а она, понимала, что врет, и не очень строго пеняла:

– Сама прооперирую твоих больных. Но завтра побреешь мои подмышки. – И повесила трубку.

Пока он потел в телефонной будке, девочка успела остановить такси, что было сравнимо с поимкой голубого колобуса на лестницах Почтамта.

Пляжа на озере Шарташ не было. Природа здесь предпочитала не тратить себя: сухая глинистая почва с мелкими камушками и редкими островками сорной травы. Середина рабочего дня. Людей нет. Нет кабинок. Нет лежаков.

Пока он оглядывался, девочка расстегнула платье и осталась в купальнике. Не в привычных, хорошо знакомых, сатиновых доспехах, но в чем-то узком и плотном, и очень нездешнем. Он совсем потерял рассудок. Что-то бормотал, суетился, пытался снять туфлю-мокасин, стоя на одной ноге. А она достала из сумки большое цветастое полотенце, расстелила и улеглась на живот, безобидно и невинно, И забыла о нем.

Чувствуя себя сиротой, он сел рядом: в брюках, даже пиджак не снял, не распустил узел галстука. И приготовился рассказать, как мучительно искал ее.

– Это я нашла, – сказала девочка.

Ему было хорошо, будто заполучил должность заведующего хирургическим отделением. Сидел, любовался девичьей спиной и ягодицами, бедрами и ложбинкой на пояснице. И ловил себя на том, что не испытывает сексуального влечения к девочке. Обеспокоился, прислушался к событиям в собственном паху.

– Не тревожьтесь, – успокоила девочка, будто знала про него все.