Сергей Чилая - Черновик

Архитектор умолк, вытер рукавом мокрый лоб. Прислушался. Психи возвращались после производственной гимнастики в парке и снова дрались, и ссорились, и кричали, даже самые молчаливые. Архитектор заторопился:

– Информация, оставленная Создателем, существует в разных видах, на разных носителях и хранится в нескольких местах на земле. Часть таких мест известна. Однако идентифицировать артефакты, которые являются носителями информации, удается крайне редко. А информацию еще надо прочесть и понять.

Это была первая прохладная ночь. Небо светлело. Ссоры и шум за спиной нарастали, заглушая жужжание мух.

– Если верить генералу-строителю, один из таких носителей, добытый немцами в Тибете или Карелии, или на Алтае спрятан в подвале Клиники. Остальное вы знаете, – закончил архитектор почти скороговоркой.

Они оставались стоять у окна. Вот-вот должно было взойти солнце. Он посмотрел на небо и увидел лицо Эммы: глаза, нос рот и немного лба… и контур короны на голове. Она улыбалась и говорила что-то. Он замер, вслушиваясь…

– Это моя дочь, – сказал архитектор. – Погибла, когда зашла слишком далеко… в поисках Носителя. Хотя, возможно, это был просто несчастный случай, стечение обстоятельств. – Он посмотрел на дверь. – Зовите санитаров, чтобы выпустили. Теперь вы знаете что-то про Носитель. Остальное предстоит узнать самому.

Он послушно двинулся к двери.

– Подождите! Еще вопрос. Нет, не про Эмму… Мы оба в отделении для буйных психиатрических больных. Ни вы, ни я не в состоянии адекватно оценить свое безумие, тем более безумие другого. Не исключаю, что все, рассказанное здесь – плод моего больного воображения. Может быть, я ничего не говорил, а услышанное вами – результат вашего собственного помешательства. Можно верить и не верить. Понимаете о чем я?

– Мне не нужна вера. Я адекватно оцениваю свое состояние. Ваше тоже. Мне нужны полномочия.

– Тут вы правы. Иисус говорил: «Если кто не родился свыше, не увидит Царства Божия». Вы не на контракте. Вы freelancer – свободный художник. Посвященный. Это ваш мандат, – сказал архитектор. – Вам будут переданы тайные знания, как передавали их друг другу друиды, тамплиеры, масоны. Как заполучил их когда-то Иисус. Только помните, в семимерном пространстве мысли могут материализоваться. Не каждый выдержит такое.

– А вы не хотите отправиться за Золотым руном?

– Мне нравится здесь. – Архитектор оглянулся. – Эти несчастные слышат меня. К тому же я слишком стар, чтобы путешествовать. От меня остался только пенис. А звезды можно наблюдать и в отделении для буйных. Тут за телескоп сойдет и член. Надеюсь, здравомыслие еще пребудет со мной и позволит фамильярничать со Вселенной, полагая ее репликой на незаданный вопрос.

И мухи перестали жужжать…

Выбраться из сумасшедшего дома оказалось непросто. Он понимал, что здоров и что дальнейшее пребывание пагубно сказывается на его психике, но поделать ничего не мог. Лишь тяготился. Его вернули в отделение для тихих, но безумием был пропитан сам воздух психиатрической больницы.

Заведующий отделением собрал несколько консилиумов, показывая его ведущим психиатрам города. Ему уже давно не задавали вопросов, какой сегодня день, год, про домашний адрес и девичью фамилию матери, про возбудителя малярии, синдром Рейно и имя президента Соединенных Штатов.

На последнем консилиуме заведующая кафедрой психиатрии, профессор Грета Ивановна Гомберг, пребывавшая всегда в маниакальном возбуждении, громким шепотом сказала ему:

– Психическое здоровье после перенесенного психоза, даже если он реактивный, и здоровье после аппендэктомии – не одно и то же здоровье. – Оглянулась, предложила: – Пойдемте ко мне в кабинет. – Села на угол письменного стола, закурила, выпустила умело несколько колец табачного дыма, и сказала, помахивая ногой: – Мне звонила Кира Кирилловна. Беспокоится. Не помню вас студентом.

– Я учился в Ленинграде.

Профессор Гомберг снова выпустила партию колец, пронзила тонкой дымной струйкой: – Некоторые ваши коллеги попадают сюда с белой горячкой. Но Кира никогда не протежировала кому-либо из них. Предоставить вам отдельную палату не могу. Зато по ночам сможете пользоваться моим кабинетом. Вам будут ставить раскладушку. Как в Одессе: «Вы хочите песен – их есть у меня».

Зазвонил телефон. – Да, звонила, несколько раз, – сказала Грета Гомберг. – Да, настаиваю. Вы же не станете лишать гражданских прав больного малярией из-за гектического характера температуры. Психи… простите, наши больные не сильно отличаются от пациентов, укушенных змеей. Нет, еврейка… вы знаете прекрасно… и мама. А папа поменял Исаака на Ивана в тридцать седьмом, чтобы не расстреляли… Нет, если и колеблюсь в предпочтениях своих, то только вместе со страной… Из родственников никого. Всех положили фашисты в Войну. В Бабьем Яру под Киевом. Ну, официальных данных нет. Сама не считала, поэтому не знаю, кто больше погубил: немцы или наши… Воля ваша. До свидания.

Грета перевела дух. Положила трубку. Закурила новую папиросу из плоской картонной коробки с лошадью и всадником на фоне гор, и надписью «Казбек». И ногой махать не перестала:

– Заведующий идеологическим отделом. Главный обкомовский псих. Just a motherfucker. Эта публика и их главари взяли за правило провозглашать совершенно безумные идеи в политике, науке, искусстве: «Это нашему народу не надо, этого наш народ не поймет». И скрывают, что светлое будущее уже наступило, чтобы не лишать публику последней надежды. И неприхотливый, покорный, всегда послушный советский народ, которому власть полощет мозги почти пятьдесят лет, соглашается и не требует ничего.

– К сожалению, в СССР психиатрия находится в мезозое, сами знаете теперь. И диагноз «душевнобольной» – на всю оставшуюся жизнь, потому что страна боится своих психов и не лечит, и не содержит. А в царские времена…, – продолжала Грета.

А он подумал, что ее неприятие власти, совершенно нездешнее, ироничное и отважное – будто выросла в другой стране, – не является стилистическим расхождением. И грозит ей бедами большими, про которые сама знает лучше остальных, но продолжает.

– Когда вы в депрессии, – услышал он, – вам кажется, все кончено, потому как депрессия по Фрейду – замороженный страх. Он обязательно растает и у вас останется будущее. Только не тащите туда прошлое, даже если оно не мертво и не прошлое совсем. И свой прежний жизненный опыт не тащите. Он, как фонарь на спине: освещает лишь пройденный путь. Знаете, кто первым заметил это? Ах, знаете. Странно… Поживите еще пару месяцев у нас. – И добавила: – Сумасшедшие встречаются везде. Даже там, – она посмотрела на потолок. – Там они, кстати, не так заметны.