Владимир Власов - Ворон на дереве

– Виоланта! – донесся до них пронзительный женский голос. – С кем это ты разговариваешь?..

– С одним мальчиком, ma t a nte, – ответила белокурая барышня.– Он родился на вершине дерева и теперь заколдован, так что не может спуститься вниз.

Итало Кальвино. «Барон на дереве»

«Одним словом, и у нас были налицо все причины, вызвавшие Французскую революцию. Но вот только жили мы не во Франции и революции у нас не было. Ведь мы живем в стране, где есть причины, но не бывает следствий».

Итало Кальвино. «Барон на дереве»

– Иногда у меня создается впечатление, что мы все – куклы, марионетки и с нами в жизни кто-то разыгрывает представление. Нас дергают за веревочки, и мы пляшем, кривляемся, смеемся или плачем.

– А кто дергает?

– Не знаю. Может быть, политики, торговцы или сам Бог. Но мы никак не можем оборвать эти веревки, освободиться от своей одеревенелости. Это как рок, как судьба. Подчиняясь чужой воле, мы вынуждены идти туда, куда нас толкают и тянут за лямки. Я ненавижу эти веревки и этот мир, который меня окружает, с его кукольными декорациями и обстановкой. Я пробовал было порвать эти путы, но что из этого получилось? Вместо того, чтобы освободиться, я попал в сумасшедший дом. Меня посадили в клетку, чтобы, не дай Бог, я не улетел куда-нибудь. Все в этом мире схвачено, за всем следит чье-то недремлющее око, и никто так просто не даст нам освободиться от этих пут, если мы не проявим свою волю, волю к свободе.

– Лично я не войду ни в одну партию, – заявила Карусель.

В холле раздался смех, а Елизавета Вторая заметила:

– Тебя никто не пригласит ни в какую партию после этого дома.

– А мне все равно, что думают обо мне они, эти деревянные истуканы, которых дьявол дергает за веревочки, – заявил Платон. – Мы с вами – самые свободные люди на земле, хотя и сидим в тюрьме с решетками на окнах.

– Что касается тюрем, то общество боится двух типов людей, – вдруг вмешался в разговор Новенький, – сумасшедших и преступников, ограждая себя от них клетками. Потому что эти два типа людей по-своему рвут свои путы.

– В таком случае, позвольте мне поздравить вас, освободившихся людей, на этой свободной территории.

Весь холл ответил троекратным «ура».

– Фантазия нас уносит далеко, но дальше всего нас увлекает мечта, – продолжал Платон, – ведь только мечта и делает человека счастливым. Мечта порождает надежду, а надежда придает нам силы и поддерживает наш дух.

– А я когда-то летал, как птица, – признался Новенький, – и знаете, мне очень нравилось летать в небе и сидеть на деревьях. Раньше я думал, что только я открыл для себя этот мир и силы в себе, чтобы подниматься в небо. Но потом я встретил там очень много вольных птиц, которые так же, как я, улетали из своих насиженных квартир, чтобы немного побалдеть и расслабиться в воздухе.

– Птицы, божьи создания, – это не куклы, – заметил Платон, – это самые живые существа в мире.

– Восхитительно! – воскликнула Елизавета Вторая и заговорщицки подмигнула Новенькому. – Так значит, вы меня можете научить летать?

На что Карусель мгновенно отреагировала с нескрываемым чувством ревности:

– Милочка, вам самой нужно учиться летать. Если у вас не вырастут крылья, то вы никогда не оторвете свою жирную задницу от земли.

Елизавета Вторая собралась было достойно ответить своей сопернице, как Новенький поспешил упредить пикировку двух светских дам своим оперативным и обстоятельным пояснением.

– И совсем не нужны крылья в полете, – сказал он. – Стоит только немного сосредоточиться на какой-либо точке в пространстве, как вы через некоторое время сами взмоете ввысь.

– Интересная теория, – похвалил Платон, – нужно попробовать.

– Но никогда никому не открывайте всех своих секретов и ни в чем не признавайтесь, – заявила Елизавета Вторая, кивнув на двери палат в сторону медперсонала, – особенно им. Иначе и они научатся летать, и нам невозможно будет никуда от них спастись.

– Почему же, – развел руками Новенький, – пусть и среди них станет больше свободных людей.

– Да что вы такое говорите! – возмущенно воскликнула самозваная царица. – Неужели вы серьезно хотите, чтобы эти медбратья, костоломы проклятые, научились летать и в воздухе обламывать вам крылья?

– Этого мне бы не хотелось, – откровенно признался Новенький, – но, может быть, в воздухе они станут другими.

– Очень сомневаюсь, – воскликнула Карусель и заразительно рассмеялась.

– И еще одно, – продолжала полная Елизавета Вторая, напустив на себя вид заговорщицы, – не давайте им повода подумать, что вы нормальный по их меркам человек. Они сразу же упрячут за решетку в другое здание с более строгим режимом. Ведь они утверждают, что вы убили женщину и еще трёх человек.

В холле наступила неловкая пауза. Карусель и Платон осуждающе посмотрели на Елизавету Вторую, показывая ей всем своим видом, что не стоит касаться бесцеремонно таких щепетильных тем. Но Елизавета Вторая, как бы не замечая их косых взглядов, продолжала:

– Я не верю, что вы виновны. Все это чушь. Не принимайте близко к сердцу все их страшные наговоры на вас. Разве вы могли кого-либо убить? Да это просто абсурд.

Новенький опустил взгляд, а затем и голову. Казалось, что он сам не знал в данную минуту, было ли это абсурдом или правдой, убил он этих людей или нет.

– Ой! – воскликнула Елизавета Вторая.

Кто-то ущипнул самозваную царицу за толстую задницу, но в эту минуту Новенький взял себя в руки и сказал:

– А хотите, я расскажу вам, как все произошло?

– Да-да, расскажите-ка нам, – сразу же ухватилась за это предложение Елизавета Вторая, – страсть, как люблю слушать душещипательные истории.

Ни Карусель, ни Платон не возражали, и Новенький начал свою историю.

«Все началось с того, что я посадил на своем балконе в горшочках луковицы тюльпанов. Наблюдая за моей работой из своего окна, юрист-сосед уверенно заявил:

– Не приживутся.

– Это почему же? – удивился я.

– Среда неподходящая. Ты посадил их слишком поздно и на самом солнцепеке. Забудешь полить, они сразу же завянут.

Я ему ничего не ответил, полил цветы и устроился с томиком Иммануила Канта на складном кресле, вдыхая запахи сирени, несущиеся со стороны консульского сада. Должен признаться, что я очень любил свою квартиру и дом, в котором жил. Сам кирпичный дом современной конструкции никакой особой ценности не представлял, разве что был построен как-то необычно – на курьих ножках и в форме опрокинутой буквы «П». Здесь уж архитектор постарался, наворотил такого, что ой-ей-ей, как говорят в народе, «не брани меня, мамаша, не берись за кочергу». Одним словом, моя квартира получалась между вторым и третьим этажом над аркой. С улицы, глядя на дом, я сам не мог точно определить свои окна. Но это все – ерунда, так как жил я в самой живописной части города. С одной стороны стояли резные, словно игрушечные, домики с крашеными наличниками, с другой – тянулись самые настоящие ра1аzzo с такой лепотой, что рябило в глазах.