Александр Етоев - Бегство в Египет. Петербургские повести

– Одиннадцать, – ответило рыло. – Шесть с мясом и пять с повидлом.

Всё правильно. Мы со Щелчковым переглянулись.

– Как же ты так забрался, – спросил Щелчков, – что слезть обратно не можешь? И почему у тебя другое лицо?

– Это у меня не лицо. Лицо моё – оно вот… – Из-за рыла высунулась рука, подвинула рыло в сторону, и мы увидели лицо Шкипидарова, всё в солнечных апрельских веснушках. – А как на дерево забрался, не знаю. Думал, за мной погоня.

– Интересно, – сказал Щелчков, – а не то ли это самое рыло, которое на базаре стыбзили? Шкипидаров, а Шкипидаров? Скажи честно, ты его стыбзил?

Я внимательно пригляделся к рылу. Может, то, а может, не то. Рыла они рыла и есть, все на одно лицо. Сонными заплывшими глазками оно глядело за Египетский мост. Я украдкой проследил его взгляд, но подозрительного ничего не заметил.

На дереве сопел Шкипидаров.

– Ладно, – сказал Щелчков. – Мне без разницы – стыбзил или не стыбзил. Если бы не твоё рыло, мы так просто от Матросова не отделались бы. – Он стащил с себя форменный пиджачок с чернильными разводами на кармане. – Шкипидаров, ты видел когда-нибудь, как работают пожарные на пожаре? Как они спасают людей с горящих этажей зданий? Не видел? Сейчас увидишь. – Щелчков протянул мне край своей снятой с плеча одёжки; сам взялся за другой край, второй рукой ухватившись за воротник. Я проделал то же самое, что и он. – На-а-тягиваем! – сказал Щелчков. Что есть силы мы натянули куртку. – Эй, там, наверху! – крикнул он сопящему Шкипидарову. – На счёт «один» – прыгай. – И, не медля, повёл отсчёт: – Три, два…

Наверху затрещали ветки. Хриплый голос Шкипидарова произнес:

– Так нечестно, считай помедленнее.

Щелчков не слушал, он продолжал считать.

– Один на ниточке… Один.

Мы зажмурились.

Что-то быстрое и тяжёлое, как булыжник, просвистело мимо наших ушей, потом ударило по натянутой куртке, отскочило и, перелетев парапет, бухнулось в текучую воду.

В страхе мы открыли глаза.

– Шкипидаров! – крикнул Щелчков, и мы бросились к чугунному ограждению. Крупные круги на воде и разводы потревоженной мути – это всё, что мы увидели на поверхности.

– Шкипидаров! – закричали мы оба, вглядываясь в равнодушную воду.

Со дна выскочил зелёный пузырь, подержался с две секунды на воздухе, затем лопнул с издевательским звуком.

Я невесело смотрел на Щелчкова. Тот вздохнул и потупил взгляд.

– «Так работают пожарные на пожаре», – ядовито передразнил я его.

– Ну не рассчитал, ну бывает, – вяло стал оправдываться Щелчков. – Я ж не думал, что он будет такой… упругий… Это всё пирожки, которыми он в пятницу обожрался.

– Из-за нас человек утоп, а ты мне про какие-то пирожки!

– У-ю-ю!.. – послышалось за нашими спинами.

Мы растерянно обернулись. Лица наши на мгновенье застыли, потом вытянулись, словно резиновые. Ноги стали прыгучими, как пружины. Щелчков подпрыгнул и подбежал к тополю. Я – за ним.

С оттаявшей полоски земли между тополем и плитами набережной на нас смотрели два ошалелых глаза. Облупленный веснушчатый нос жалобно посапывал между ними.

– Жив, утопленник, даже не покалечился. – Щелчков внимательно разглядывал Шкипидарова. – Мы же думали, ты на дне. Мы же думали, тебя рыбки кушают. Погоди… – Щелчков вдруг нахмурился и посмотрел на Шкипидарова исподлобья. – Если утоп не ты, то кто же тогда утоп? Кто же тогда в воду-то бухнулся?

Я, прищурившись, посмотрел на небо. Солнце не стояло на месте, оно тихо уплывало на запад за далёкий Калинкин мост.

«Интересно, который час?» Я вдруг вспомнил, что ещё не обедал. Щелчков, наверное, подумал о том же.

– Дяденька! – прокричал Щелчков незнакомому рыболову с удочкой, расположившемуся неподалеку у тумбы. Рыболов был лысый, как яйцо; локоть уперев в парапет, он подёргивал бамбуковое удилище и уныло смотрел на воду. – Сколько времени, скажите, пожалуйста.

Откуда этот рыболов появился, за заботами мы так и не поняли. Набережная была вроде пустая. Лишь у тумбы, где он стоял, лежала старая зелёная шляпа, и из неё показывала нам зубы маленькая рыбка-колюшка.

Дяденька с удилищем вздрогнул и косо посмотрел в нашу сторону. В его лысине отразилось солнце и, слепя, ударило нам в глаза.

Мы так и не дождались ответа. Рыболов вдруг забыл про нас и, резко подсекши леску, потянул удилище на себя. Судя по играющим желвакам и всей его напряжённой позе, клюнуло что-то крупное. Он упёрся в тумбу ногой и в каком-то нечеловеческом развороте выбросил добычу на берег.

Мы смотрели на чудо-рыбу. Мёртвыми свинячьими глазками чудо-рыба смотрела на нас. Со сморщенного свиного уха свисала мокрая спортивная шапка.

Шкипидаров, увидев шапку, моментально порозовел и развеселился. Он кинулся к свиной голове и сорвал с неё головной убор.

– Нашлась! – кричал он счастливым голосом. – Спасибо, дяденька, большое-пребольшое за шапку! Меня ж папаня точно бы за неё убил. Спасибо, дяденька…

Но того уже след простыл. У гранитной тумбы не было ни рыболова, ни его шляпы.

– Ну а с этим что будем делать? – Я ткнул в свиное рыло ногой.

– С этим? – Шкипидаров нагнулся и поднял свиное рыло с гранита. – С этим просто.

Он размахнулся и швырнул свиное рыло в Фонтанку.

– Я на рынок за костями ходил, – занудным голосом рассказывал Шкипидаров, пока мы возвращались домой. – Для Муфлона, он же у нас редкой породы, комнатный волкодав, кроме костей, ничего не жрёт, и то если кости купили не в магазине…

– Да видели мы твоего волкодава размером с крысу, – сказал Щелчков. – Давай короче, а то никогда не кончишь.

– Короче, прихожу я на рынок, иду к прилавку, где костями торгуют, и только начинаю прицениваться, как сзади кто-то хлоп меня по плечу. Поворачиваюсь, а это Гмырин, тоже за костями припёрся. Гмырин, ну наш знакомый, мы с ним вместе собак выгуливаем…

– Знаем, Шкипидаров, не тормози…

– Хлопнул, значит, он меня по плечу, а потом и говорит мяснику: мне вот эту кучку, где мяса больше. И показывает на кости. То есть я пришёл первый, а он хочет вперёд меня. Я ему под нос фигу: это мне, говорю, где больше, а тебе – что после меня останется. «Вот, смотри, что после тебя останется», – отвечает на это Гмырин и показывает отрезанную поросячью голову на прилавке. Потом хвать с меня шапку и на голову на эту натягивает. Я – за шапку, тяну обратно, а мясник в это время нагнулся, завязывает шнурок. Ну, я – дёрг, а шапка моя ни с места, будто клеем к рылу приклеенная. Я – сильнее, Гмырин мне рожи строит, а мясник всё со шнурком возится. Я со злости схватил её вместе с рылом и к Фонтанке проходными дворами. Сзади крик, как бежал – не помню, а очнулся уже на дереве.