Дмитрий Дзыговбродский - Сорные травы

– Не уйду, – согласился я, хотя уверенности не ощущалось. Может, я всё же Машку люблю? А бегаю по бабам от дури и скуки? Иначе почему так муторно на душе?

– Что, сынок, прыщавого подростка в себе так и не перерос? – сказал бы отец.

И, наверное, оказался бы прав.

Лена заметила, как у меня во взгляде промелькнула тень, быстро наклонившись, чмокнула в щёку. Потом, глянув коротко на дорогу и не заметив в ближайшие метров двести каких-либо препятствий, посмотрела на меня серьёзно и сказала:

– Иван, я понимаю, что тебе тяжело всё менять. Просто знай, я тебя люблю. И всё будет хоро…

Время, звонко щёлкнув, как сломавшиеся часы, резко замедлило ход. Лена начала заваливаться на меня, я попытался её подхватить, но так и замер, не дотянувшись совсем чуть-чуть. Не мог отвести взгляд от её глаз – зрачки Лены мгновенно расползлись тёмным пятном на всю радужку, утопив зелёный цвет в тёмной трясине. В этом было нечто настолько пугающее, что я всё никак не мог протянуть руку. Самое страшное, что взгляд её за секунду стал пустым и тёмным, как круг воды от упавшего камня в ряске пруда. Руки Лены безвольно соскользнули с рулевого колеса – машину резко начало заносить. Но не успел автомобиль развернуться перпендикулярно дороге, как удар сзади размазал меня по сиденью. Затылок основательно приложило о подголовник. Я ещё успел краем глаза заметить, что впереди наперерез к нам вылетает с перекрёстка синяя иномарка, как время снова набрало ход с триумфальным грохотом и треском – и от нового удара полетел головой вперёд в лобовое стекло.

Щёлк.

Боли не было. Показалось, что шея благополучно сложилась и ушла в плечи. Руки запоздало метнулись прикрыть голову, но только лишь не позволили лицом на излёте треснуться о торпеду. Зазвенело в ушах, и на мгновение от хлёсткого удара отнялись кисти рук.

Щёлк.

Где-то рядом звонко хлопнуло рассыпающееся стекло. Взревел сигнал грузовика. И вслед ему пронзительно рявкнула сирена «Скорой», но сразу замолкла. Тут же донёсся ещё один аккорд столкновения.

Щёлк.

Ещё один удар – но более мягкий, как будто что-то прикрыло. Тело по инерции бросило влево – больно приложился плечом о руль. Донёсся издалека отчаянный крик женщины. Ещё несколько звучных ударов, но где-то совсем-совсем далеко.

И машина остановилась.

Я неуверенно вытянул руку, открыл дверь. Не верилось, что всё кончилось. Вот только что – всё?

Тело плохо слушалось, набитое по ощущениям ватой и по факту адреналином. Это только кажется, что с выплеском гормона ты превращаешься в терминатора. Скорее уж в Буратино, пока организм не поймёт, что со всем этим допингом делать. Потом уже будешь бегать живчиком, но первые секунды – это всегда ступор.

В ушах ощутимо звенело, и зрение немного туманилось. Выбравшись из машины, я, с трудом удерживаясь на ногах, опёрся о крышу автомобиля. Ещё немного мутным взглядом окинул окрестности – и мне открылась картина такой аварии, что голливудские режиссёры слюной бы захлебнулись от зависти. Русский масштаб и удаль.

За нами стояло штук семь разбитых машин – именно они и смягчили удар дальнобойной фуры. Последние в ряду автомобили исковеркало ударом так, что мне сразу стало понятно – выжившие там если и будут, то ненадолго. Из машин уже повылезали люди и ошалело метались между автомобилями. В сам грузовик крылом влетела «Скорая». Водитель уже обкладывал дальнобойщика трёхэтажным, а врач с медсестрой деловито выковыривали кого-то из ближайшей разбитой машины. Синяя иномарка, которая и подставилась под нас, развернулась практически на сто восемьдесят – из неё никто пока не появился. Стоило бы пойти поинтересоваться, выжил ли там кто, но я собирал силы, чтобы обойти машину и посмотреть, что с Леной. Тяжёлое предчувствие сжало ледяным хватом горло – вспомнились расширенные зрачки. Хреновый признак, ой хреновый. Мысленно обругав себя за слабость, я на подгибающихся ногах обошёл автомобиль и открыл дверь.

Лена с разбитым лицом лежала на руле. Открытые глаза смотрели в мою сторону слепо и бездумно. Уже по внешнему виду было ясно, что проверять незачем. Но всё же во мне сработали условные рефлексы врача. Я попытался прощупать пульс – ничего. Прикрыл её глаза ладонью и резко убрал руку – реакции на свет тоже нет.

С каким-то накатывающим ужасом – не хотелось верить, что она вот так просто умерла, – провёл ладонью по своему лбу и почувствовал маслянистую влагу. Глянул вниз – багряный след на руке.

И пришёл в себя. Резко и сразу. Как будто собственная кровь убедила в реальности происходящего.

Уже уверенно и чётко вытащил Лену на асфальт – внимательно осмотрел. Переломов нет, череп вроде в порядке, шея не сломана, чуть разбито лицо, но именно чуть.

Мертва. Абсолютно. Точно.

В груди полыхнула давно не испытываемая злость. Привык уже по работе, что люди умирают. А вот оказывается, что к смерти знакомого (близкого?) человека оказался совсем не готов.

Издалека, похоже, что с параллельной улицы, раздался звук взрыва. Завыли сирены пожарных. Что ж за херня творится?

Ещё раз для уверенности прощупал сонную артерию Лены.

Ноль.

Глянул на часы – по ощущениям, прошло не более двух-трёх минут с момента аварии. А значит, шанс ещё есть. Примерился и прямо как по учебнику дважды чётко ударил кулаком в прекардиальную область.

Проверил пульс.

Ничего.

Сложил ладони на груди Лены и резко провёл тридцать компрессий – Пал Палыч из академии точно бы минимум четвёрку поставил, если бы увидел своего ученика. Пятёрок Палыч принципиально не признавал, мол, лучшая пятёрка – оживший пациент.

Я на мгновение закрыл глаза, глубоко вздохнул и начал делать Лене искусственное дыхание. Тридцать компрессий, два вдоха, тридцать компрессий, два вдоха…

Проверить пульс.

Ноль.

Прервался и быстро набрал «Скорую». Линия ответила короткими гудками.

И снова. Тридцать компрессий, два вдоха…

Проверка.

Двадцать компрессий, два вдоха.

Снова попробовал набрать «Скорую» – тот же нулевой результат.

И снова два десятка компрессий, два вздоха.

Наконец, я резко отстранился.

Дальше не было смысла реанимировать. Это только в голливудских фильмах главный герой реанимирует-реанимирует героиню – а она открывает удивлённые глазки минут через десять и романтично обнимает спасителя. В реальности всё немного быстрее заканчивается. Десять минут – гарантированная смерть мозга. Семь минут – с большой вероятностью потерпевший получит диэнцефальные нарушения на всю оставшуюся жизнь. То есть главная героиня очнётся в лучшем случае доброй и послушной идиоткой – хотя, исходя из голливудских стандартов, главный герой только рад будет.