Надежда Гусева - Не к ночи будь помянута

– Так. Сам прокапать сумеешь?

– Может, лучше ты? Я ни разу не прокапывал людей.

– Перестань, наверняка куда легче, чем кошек. А мне сегодня некогда, у меня Света. Чувак, я всё понимаю, но и ты пойми – я потом её, может, месяц не увижу. Да чё ты? Не страшно. И потом, когда-то ведь нужно начинать. Давай всё напишу. Через пару дней оклемается, только мозги ей не забудь прополоскать. А на мать напиши гнусный донос в ювенильную юстицию.

Уже одеваясь, Серёга как-то грустно обернулся.

– Герыч, ну её, эту тётку, давай отвезу девчонку в больницу. Постараюсь договориться.

– Я сам разберусь. Спасибо, друг.

Богомол распрощался и ушёл, сжимая сумку в конечностях. Очень хороший человек!

Я остался в прихожей один. В углу валялись нелепые сапоги, короткие и широкие, как у средневекового ремесленника. Скомканное пальто было похоже на впавшего в спячку зверька. Из кухни вышел Герасим и вопросительно мяукнул. Я погладил его. Серёгу кот не боялся, он вообще гениально разбирался в людях.

В комнате пахло дезинфицирующей жидкостью. Ада не спала и смотрела в никуда. Большие глубоко запавшие глаза ничего не выражали. Я присел на край кровати.

– Раз уж тебе стало лучше, попей чаю. Мой друг заварил, он тебя осмотрел.

Она не ответила. Я вернулся с чашкой и снова сел рядом. Ада стала пить понемногу и аккуратно.

– Ты долго голодала?

Снова молчание.

– Ада, мне нужно кое-что знать, чтобы помочь. Если хочешь, мы поедем в больницу.

– Нет.

– Как ты себя чувствуешь?

– Хорошо.

– Я так прям сразу и подумал. Скажи мне, ты сама отказывалась от пищи или тебе нечего было есть?

– Не помню.

Отвечала она сквозь зубы, будто делала одолжение. А может, было трудно говорить.

– Ну ладно. Не хочешь говорить, не надо. Отдыхай.

Я встал, поставил чашку на стол.

– Не боишься уколов?

– Нет.

– Я сбегаю по-быстрому в аптеку, лежи тихо, а то опять плохо будет.

– Что за препараты?

– Раствор Рингера и глюкоза.

– Возьми ещё гидрохлорид кокарбоксилазы, раствор ацетата натрия и витамины С и В-двенадцать. Если не трудно, – сказала она слабым голосом.

Я замер. И решил больше ничему сегодня не удивляться.

Ночная воскресная улица была полна цветных огней и звуков. Народ догуливал последние тёплые денёчки. То тут, то там бродили парочки. У крайнего подъезда тусовалась юные особи.

– Эй, Луговой! – От компании отделилась сутулая фигура.

– И тебе – здорово! Чего надо?

– Псина не ест весь день, икает и гадит часто. Это чего, а?

– Смотреть надо, наверно отравился. Пока постарайтесь дать энтеросгель и побольше воды.

– Энтерос… чё?

– Угля активированного дай. Всё, некогда!

– Завтра не посмотришь?

– Не знаю пока, лучше в клинику неси.

В аптеке я сгрёб в пакет целую кучу. Девушка на кассе меня узнала.

– Опять собак спасаете? Даже среди ночи? Вы прямо Айболит.

Я глянул на неё. Рыжие мягкие кудряшки вокруг круглого розового лица, зелёные глаза и ладненькая фигурка, затянутая в белый халат. Она явно флиртовала, и мне ужасно захотелось с ней поболтать.

В моей квартире наедине с чокнутым котом лежит больная девочка.

– Мы, гении медицины, все такие, – пробурчал я и вышел вон.

Ада снова дремала. Я потрогал ей лоб, и она открыла глаза.

– Ну что, готова? Я всё принёс.

Я открыл дверцу шкафа и закрепил на ней капельницу.

– Раньше это делал? – она посмотрела потемневшими измученными глазами.

– Делал много раз, но не людям.

– Ветеринар?

– Почти.

– Максим очень любил собак. У него были пёс и попугай. – сказала она очень тихо.

Пёс и попугай были у отца в далёком детстве. Я вырос на рассказах о них. И сейчас решил ни о чём не расспрашивать.

Я стянул и закрепил жгут на маленькой руке выше локтя. Без моей подсказки она стала сжимать и разжимать пальцы. И волнение прошло. Это и вправду было легче, чем с кошками. Я легко нашёл вену, проколол тонкую кожу и приклеил пластырь над иглой.

– У тебя лёгкая рука, – сказала она.

– Годы тренировок.

– Можешь прибавить поступление раствора.

– Нормально идёт. Не дёргайся. Сейчас приду.

На сон я уже не рассчитывал, да и не хотелось. Часа два придётся понаблюдать. Я принёс ноутбук и сел в кресло рядом с кроватью. Когда в полутёмной комнате зажёгся монитор, я заметил, что девочка не сводит с него глаз. Я открыл заложенную книгу.

– Интересная модель, – сказала она.

Мне сделалось приятно. Вот подросток, а мой комп заценила. А Серёга говорил – отстой!

– Полезная штука, – я скромно решил не вдаваться в технические подробности.

– Покажи.

Я развернулся. Она поглядела долгим взглядом.

– У Максима был похожий, но большой.

Ёшкин кот! Ещё бы, я помнил этот агрегат. Он долго пылился в углу спальни, а отцу жалко было выбрасывать его на помойку. Он хранил даже монитор, похожий на пучеглазую тумбочку. Что ж за фигня-то творится?

– Давай я поставлю музыку, и ты поспишь.

– Очень давно не слушала музыку, – сказала девочка по-моему самой себе, а не мне.

Я открыл «аудиозаписи» на своей странице и включил первое попавшееся – треки в исполнении Ричарда Клайдермана. Музыка зазвучала, и лицо Ады мне не понравилось. Было в нём что-то напряжённое, и как будто… ей стало больно.

– Выключить?

– Нет. Очень красиво.

Печальная музыка Шопена тихо разговаривала и смешивалась с городской ночью, с запахом лекарств, с отсветом рекламы за окном. Я включил книгу и стал читать, иногда поглядывая на свою чокнутую гостью. Девочка слушала, прикрыв глаза. Её лицо медленно расслаблялось.

Прошло минут сорок. Мы уже послушали Макса Грегера и Эннио Марриконе. Потом пошёл Рыбников. Рыбникова я любил, под него хорошо представлялось, как бродишь ночью под дождём, всеми покинутый и благородно одинокий.

Время от времени я проверял капельницу. Она была права – скорость можно было увеличить.

Ада не шевелилась, но я знал – она не спит.

– Хочешь попить?

– Нет, спасибо.

Джо Хисаиши возник без всякого предупреждения. Зазвучала композиция «Мама», одна из моих любимых. Я глянул на Аду. А ведь она сейчас заплачет. Мне стало неловко, и я сделал вид, что очень внимательно читаю, хотя давно уже упустил, о чём шла речь.

– Работаешь? – спросила она.

– Читаю.

– Расскажи о Максиме. Какой он был?

Я решил, что настанет время, и я узнаю ответы на вопросы, которые сейчас взрывали мне мозг.

– Он был очень хорошим человеком, и, если честно, мне кажется, он и сейчас есть. Просто уехал, и может быть, ещё вернётся.

Ада долго молчала.

– Ты знал, что он не твой настоящий отец?

– Всегда, – ответил я ровно.

– А настоящий, биологический приезжал?

– Не думаю, что он в курсе, что я существую.