Филимон Грач - Промзона

Я открыл глаза и офигел, надо мной простиралась ночь. Одинокий уличный фонарь вдалеке слабо освещал узкую грязную улочку, заворачивающую вправо за угол высокого бетонного строения без окон.

Слева от меня была такая же мокрая бетонная стена и там же слева, сразу за ней, тянулся высокий серый забор с рядами загнутых к дороге железных балок наверху, между ними была протянута густая колючая проволока.

Тяжёлое чёрное небо в царапинах редкого дождя, было безмолвно, но эта тишина казалась мне обманчивой. Тусклый жёлтый свет отбрасываемый фонарём, освещал лишь небольшое пространство впереди и я видел, что моросит мелкий дождь, было по-осеннему холодно. Но не смотря на это, я совершенно не чувствовал своего тела, словно это был не я, а аватар.

К удивлению своему, я обнаружил себя сидящим в грязи и опирающимся спиной о стену. Брюки мои были спущены наполовину, голова покоилась на груди, а руки были вытянуты вперёд и локтями положены на колени, кисти рук безвольно свисали вниз. Между прочим, когда я открывал глаза, то у меня создалось ощущение, что веки мои поднялись синхронно с головой.

– Вам плохо?

Она была похожа на голографическую картинку, которая то появлялась, то исчезала.

– Вам плохо? Позвольте, я помогу вам встать?

Я был не прочь воспользоваться услугами такой симпатичной девчонки, но я не мог ей даже руку свою протянуть от бессилия. Что это было, я не знаю.

– Вы можете двигаться? – спросила она.

Я ответил, что «нет», но при этом не издал ни звука. Мне казалось ещё немного и я от бессилия начну валиться на бок, хорошо что девчонка вовремя подоспела…

– Сволочи! Они сделали вам укол! – быстро поправив рукой сбившуюся на лоб кубанку, сшитую из короткого рыжего меха в чёрную полоску наискосок, она бросилась ко мне и попыталась приподнять меня за подмышки, но, не справившись с моим весом, вместе со мной свалилась в эту чертову жижу, ругаясь на себя и всхлипывая от досады. Я хотел её подбодрить, мол, «ничего, рассосётся», но опять не издал ни звука. Единственное, что я мог исполнять, это поднимать и опускать голову вместе с веками.

Девчонка возилась со мной с полчаса, наверное, но окончательно выбившись из сил, тоже села рядом на корточки, размазывая рукою грязь под носом… «Эгрегор… Чортов эгрегор»! – без конца повторяла она и опасливо озиралась по сторонам.

Я бы и рад был ей помочь, да не мог. Честно говоря, мысли мои тоже были странными, словно нерв, соединявший их и мои последующие действия, пресекла только что чья-то злая рука…

– Посидите здесь, я щас! – сказала она и быстро скрылась за поворотом. Я хотел улыбнуться ей, мол, куда ж я пойду в таком состоянии, как мне вдруг стало совсем хреново и последнее, что я успел понять, что голова моя безвольно падает на грудь. И только глаза на сей раз я не смог закрыть целиком, они тупо уставились застывшим взглядом в холодную жижу между ног…

– Мы его в Промке нашли, на границе с Медным Городом… Тайка случайно наткнулась на него, когда драпала от «блестящих»! – весело хмыкнув, крепкий рослый человек, одетый в засаленную телогрейку и такие же ватные стёганые штаны, устало опустился на чурбан возле «буржуйки», щепкой, валявшейся на полу, он поднял задвижку и ею же открыл дверцу в топку. Сразу подбросив туда несколько тонко колотых дровишек, он стал одну об другую растирать ладони, словно мыл их под струёй воды.

Остальные прибывшие с ним четверо человек, крепко ухватившись за углы плащ-палатки, с трудом втащили внутрь неподвижное человеческое тело, руки и ноги у него крест-накрест торчали кверху, как у связанной дичи.

– Кладите его сюда, – скомандовал тот, что грелся у печки.

– Поближе к теплу! Не ровён час, преставится!

Слушаясь его приказа и громко шаркая ногами об цементный пол, мужчины послушно подтащили сердешного поближе к «буржуйке» и, осторожно опустив его на дощатую подставку, накрытую мешковиной, тутже откинули в стороны углы плащ-палатки.

На дне её лежал человек с худым измождённым лицом, сам весь худой тоже, веки у него как у покойника были чуть приоткрыты, что как минимум говорило за то, что он находится в бессознательном состоянии.

Шмотка на нём была хоть и изгвозданная вся в грязи, зато цивильная вполне; лёгкая кожаная куртка, старые джинсы, а на ногах оранжевые кроссовки «торшон».

Но, едва опустили тело с палаткой на пол, как самый молодой из всех парень, с огромным шрамом на левой щеке, стал негромко возмущаться.

– Я, мужики, не знаю, сколько мы ещё этих «жмуров» будем таскать из Промки… По мне, так ну их нахрен!

– Цыть, Манул! – тутже оборвал его другой мужичонка, что выглядел намного старше остальных и до поры невидимый сидел в дальнем углу погружённой во мрак загородки, – цыть, говорю тебе! – наклонив голову набок, мужичонка яростно погрозил ему пальцем. Огарок свечи, мерцавший рядом с ним на столе, высветил на его лице глубокие старческие морщины.

– Да, ладно… – здоровяк встал, правой рукой поправляя берданку на спине, – чай-то есть, Кит?

– Есть… Проходь! И вы давайте… «охотники за привиденьями»!

Все молча прошли к самодельному деревянному столу, собранному из трёх широких неструганных досок и положенных сверху на два больших ящика из-под тары. Сев на скамью друг напротив друга, каждый рядом с собой приставил его оружие.

А вооружены хлопчики были кто чем: кто самопальным кистенём, сделанном из деревянной рукояти, через короткую цепу соединённой с куском металлической арматуры, кто просто тонкой собачьей цепью, сложенной втрое и с конца уплотнённой многими слоями чёрной изолёнты, стилизованной под ручку.

А у Малого, к слову, была вообще какая-то странная приспособа, чем-то напоминавшая собою длинный стеклянный забор, коим обычно пользуются виночерпии у себя в погребах(«я им пункцию беру у человекоподобных», – нередко шутил он).

А тот, кого здоровяк в ватнике назвал Китом, судя по всему. был очень ушлый мужичонка. На вид лет пятьдесят пять-шестьдесят, но явно, что это длинная покладистая борода его так сильно добавляла ему билинной старины. Однако ж эти прищуренные слегка, с мелкими морщинками по бокам колючие глазки, неспроста холодными угольками тлели из-под его косматых пегих бровей, что-то этому человеку было известно лучше других, к бабке не ходи.

– Слышь, сержант! Мож, ему эмульсии нашей, что б не сдох, а? – кивнув головой на доходягу возле печки, Кит составил шесть кружек вместе, бросил в каждую по щепотке какого-то отвара и после залил всё это кипятком из большого медного чайника.