Светлана Бондаренко - Неизвестные Стругацкие От «Страны багровых туч» до Трудно быть богом: черновики, рукописи, варианты.

— Во Вселенной, — говорил он, — все процессы разворачиваются таким образом, что из всевозможных событий в подавляющем большинстве случаев осуществляются события наиболее вероятные(1). Возьмем, например, газ в сосуде. Молекулы движутся там с огромными скоростями и совершенно хаотически. Хаотически, ибо состояние молекулярного хаоса есть наиболее вероятное состояние для газа. Поэтому газ распределяется по сосуду с равной плотностью, и в любом, достаточно большом участке этого сосуда число молекул остается постоянным с огромной степенью точности, если только это число достаточно велико.

[(1) Ну да: они потому и называются наиболее вероятными, что осуществляются в большинстве случаев. От этой тавтологии («наиболее вероятные события наиболее вероятны») в той или иной форме Авторам не удалось, к сожалению, избавиться ни в одном варианте этого рас сказа, включая и текст «Стажеров». — В. Д.]

И всегда и везде в природе так: осуществляются именно те события (он говорил: «состояния»), которые наиболее вероятны. Но кроме таких нормальных процессов могут иметь место.

Процессы и не совсем естественные с обыденной точки зрения.

Например, газ в сосуде может собраться весь в одной его поло вине. Такое событие чрезвычайно маловероятно, но в принципе возможно. Он заявил, что существует масса таких процессов, которые маловероятны, но возможны, и если о них ничего не известно, то это вовсе не значит, что никто не был их свидетелем и уж во всяком случае не значит, что их вообще не может быть.

— Предположим, что такой процесс осуществился, — говорил он. — Скажем, весь, знаете ли, воздух собрался в одной половине комнаты. Тогда все, кто сидел в другой половине, задохнулись бы, а остальные сочли бы происшествие чудом. Но это не чудо, а просто чрезвычайно маловероятное явление, которое совершенно не противоречит нашим представлениям о газе. Это была бы громадная флюктуация, ничтожно вероятное отклонение состояния газа от среднего.

Сам он по его словам был тоже громадным отклонением от среднего. Вокруг него постоянно происходили чрезвычайно маловероятные явления. Нормальный средний человек может иногда похвастаться, что раз в жизни видел двенадцатикратную радугу или что-нибудь в этом роде. Незнакомец их видел шесть или семь раз. Процессы, разворачивающиеся с участи ем или в окрестностях обыкновенного человека, редко приводят к сколько-нибудь необыкновенным явлениям. Но стоит появиться ему, незнакомцу, как получается что-нибудь такое, что и объяснить-то не всегда удается.

— Значит, ночная радуга… — сказал я.

— И ночная радуга тоже, — сказал он. — Но ночная радуга это, знаете ли, пустяки. Я побью любого синоптика-любителя. Я видел полярные сияния здесь, на юге, Брокенское видение, три раза наблюдал «зеленый луч» или [Далее текст отсутствует.]

Второй вариант рассказа отличается от первого, помимо всяческих мелких интересных деталей, тем, что в нем отсутствует даже намек на необычные события (вроде ночной радуги), фантастичен лишь рассказ незнакомца.

Вероятно, я не смогу его узнать, если нам случится встретиться где-нибудь на улице или, скажем, в гостях. Было слишком темно, и лица его я не видел, а голос… Что ж, голосу него был самый обыкновенный, немножко печальный и сиплый, и он изредка покашливал, словно от смущения. Он много курил.

Морской ветер высекал огненные искры из его папирос, искры неслись над ночным каменистым пляжем и гасли где-то вдали. Мне так и запомнился этот занимательный разговор. Не громкий голос, шум набегающих волн, туманное хмурое небо, огоньки маяка вдали и оранжевые искры, летящие над пустынным пляжем…

Я слышал, как он приближался: сначала позади загрохотали камни (это он спускался с насыпи), потом донесся запах табачного дыма, потом он хрустнул гравием совсем рядом и остановившись пробормотал как бы про себя:

— Мир полон удивительных вещей!..

Это было не совсем обычно. Я ожидал чего-нибудь вроде.

«Баллов семь, как вы думаете, а?», но все-таки решил не отвечать. Я уезжал утренним поездом — мой отпуск кончился, я вспоминал чудесные дни, проведенные здесь, на море, настроение было слегка лирическое, и разговаривать, тем более с не знакомым мужчиной, мне совсем не хотелось. Но он повторил:

— Мир полон удивительных вещей. — И затем затянулся, осыпав меня дождем искр.

Во всяком случае, такое замечание не требовало ответа, и я снова промолчал. Мы молчали так довольно долго, я делал вид, что не замечаю его, но он не уходил. Он докурил папиросу, закурил новую и даже присел на валун рядом со мной. Время от времени он принимался что-то бормотать, но рокот воды скрадывал слова, и я слышал только неразборчивое ворчание. Наконец он заявил громко:

— Нет, это уже слишком! Я должен это кому-нибудь рас сказать! — И обратился прямо ко мне, впервые с момента своего появления: — Вы когда-нибудь бывали в Калистратове?

— Нет, — сказал я и добавил чисто из вежливости: — А что это такое?

— Город, — отвечал он, — это город. Так никогда там не бывали?

— Нет, — сказал я.

— Это, знаете, даже к лучшему, — заметил он. Я не возражал.

— Со мной только что случилась одна вещь, — растерянно сказал он, и я почувствовал, что, несмотря на его решительное заявление, он еще далеко не решился на полную и окончательную откровенность. Я вдруг почувствовал себя заинтригованным и притворно равнодушно проговорил:

— Вы совсем не обязаны рассказывать об этом первому встречному.

Мне показалось, что при одной только мысли, что ему придется что-то скрыть, он испугался. Во всяком случае, он зама хал руками — кончик горящей папиросы принялся описывать замысловатые кривые:

— Что вы, что вы!.. Как же так — не обязан! Это зашло слишком далеко… Если бы вы только знали, как далеко это зашло!

«Любовная история», — уныло подумал я и ограничился нейтральным:

— Что вы говорите!

— Да! — с жаром воскликнул он. — Очень далеко! Но, знаете ли…

Он помолчал несколько секунд, словно не решаясь продолжить, потом сказал виноватым голосом:

— Знаете, я думаю, мне надо начать издалека… С самого начала. А то вы совсем не поверите…

Я представил, что мне угрожает, и совершенно искренне на этот раз возразил:

— Ну стоит ли рассказывать о таких вещах незнакомому человеку? Я понимаю, вам тяжело, но…

— Да, да! — перебил он меня. — Вы правы, мне очень тяжело!

Мне и раньше было нелегко чувствовать в себе такое, но раньше это, знаете ли, касалось только меня… Окружающие, знаете ли, страдали мало, но теперь… Это, в конце концов, может касаться даже вас!