Песах Амнуэль - Странные приключения Ионы Шекета. Книга 1

Истина открылась Озону и Дице, когда они узнали, что именно жгла в городском крематории коварная Мидия.

— О горе мне! — воскликнул Озон. — О мои любимые дети!

— Горе нам обоим! — вторила Дица, понимавшая, что за оставшееся до трагической развязки время даже на скоростном самолете не удастся доставить порцию шоколада из соседнего города.

А Мидия стояла под окнами дома судебного пристава и громко смеялась. В полночь Озон вынес на руках безжизненные тела своих любимых чад, положил перед Мидией и проговорил:

— Безжалостная мать, достойна ты проклятья!

Мидия пожала плечами и ответила:

— Я всегда считала тебя слабаком, Озон. Если бы не я, тебя бы слопал на Кавкузаке злой дракон Нурпатгот.

После чего Мидия повернулась к бывшему мужу спиной и отправилась в космопорт, не желая нарушать закона о депортации. Она была уверена, что поступила правильно и спасла детей от долгой и никчемной жизни. Так на ее месте поступила бы каждая мать-мидячка, и только ослепленный новой любовью Озон не понимал здорового материнского инстинкта.

К сожалению, этого не поняли и многочисленные критики «Мидии», обвинившие меня в жестокости, хотя я всего лишь облек в художественную форму красивую историю, рассказанную мне Паскией с планеты Мида-3. Приходится признать, что у авторов и критиков понятия о прекрасном порой расходятся, в чем я еще раз убедился, когда опубликовал роман о шпице Омлете.

Что бы ни говорили злокозненные критики, но романы мои пользовались неизменным успехом. Лично мне инсинуации критиков не интересны, и я не намерен сводить счеты с теми, кто в дни моей молодости отравлял мне жизнь.

Отравлял, кстати, в буквальном смысле. Помню такой случай. Когда в продажу поступил файл моего романа «Мидия», на меня жестоко обиделась коллективная мать с планеты Оригант-4. Знаете что ее возмутило? Нет, не убийство Мидией собственных детей. На Ориганте-4 дети не являются разумными существами до достижения ими двадцатилетнего возраста, и родители относятся к ним как к неодушевленным предметам, которые нужно передвигать с места на место, вносить информацию, стирать и подновлять память… Убийство ребенка на этой планете и убийством-то не считается — разве что порчей личного имущества.

Коллективную мать возмутило, что главный мой герой, несчастный отец по имени Озон посмел уехать с детьми на другую планету. Это ведь все равно, что ограбить банк! Все равно, что плюнуть коллективной матери в ее семнадцать тысяч лиц! Такое на Ориганте-4 не прощается, такое и описывать нельзя, чтобы не возбуждать в коллективной матери низменных инстинктов.

До того момента я и слыхом не слыхивал ни о какой коллективной матери и представления не имел о том, что семнадцать тысяч женщин Ориганта-4 должны собраться вместе, чтобы родить одного-единственного ребенка. Однако именно коллективная мать попыталась отравить меня и тем навела на мысль о новом романе.

Дело было так. После публикации «Мидии» моя почта оказалась завалена письмами от поклонниц. Большинство посланий я не читал, поскольку мне не нравились слезливые предложения руки, сердца и других частей тела. Но под одним из писем стояло семнадцать тысяч подписей, и это обстоятельство привлекло мое внимание. Семнадцать тысяч поклонниц могли сочинить для меня что-то уж очень оригинальное, и я распечатал файл, где обнаружил не признание в вечной любви, а всего лишь рецепт приготовления очень полезного снадобья. «Влейте в ухо две капли и ощутите блаженство», — так заканчивалось письмо. «Сделай», — сказал я компьютеру, он и сделал.

Зелье оказалось дурно пахнущим, но меня это не обеспокоило. Как советовала коллективная мать, я закапал снадобье в левое ухо и выжил после этого лишь потому, что на Ориганте-4 иная, чем на Земле, система мер: оригантский грамм в четыре раза меньше земного, что естественно, поскольку там вчетверо меньше сила тяжести. Будь массы Земли и Ориганта-4 одинаковы, вы не имели бы счастья читать мои мемуары.

Подавать в суд на коллективную мать не было никакого смысла, ибо коллективное наказание не предусмотрено уголовным галактическим кодексом, и потому, выйдя из больницы, я сделал две вещи: во-первых, зарекся вливать в себя какие бы то ни было жидкости, синтезированные по непроверенным рецептам, а во-вторых, написал роман «Омлет, шпиц Татский».

Сюжет романа довольно замысловат, потому что мозги у меня в то время еще не полностью оправились, и мысли никак не могли вернуться к свойственной им гениальной простоте. Действие происходит на планете, которую я назвал Тания. Живут на Тании разумные существа, похожие на собак — не столько, впрочем, внешним видом, сколько внутренней потребностью лаять на себе подобных. Татские шпицы постоянно лают на терьеров, терьеры не упускают случая попортить жизнь пуделям, а пудели изгаляются над совершенно безобидными розеншнауцерами.

Мой герой Омлет, шпиц Татский, получает по компьютерной почте копию своего отца, скончавшегося вскоре после рождения сына. Копия, как и положено, не может сказать ничего путного, но в потоке бессвязных восклицаний, описывающих потустороннее существование, Омлет неожиданно обнаруживает недвусмысленное сообщение о том, что папа, оказывается, был отравлен соперником, желавшим заполучить его кресло в ложе Татской государственной оперы.

Это очень важный момент: кресло в ложе оперы напичкано электронной аппаратурой, управляющей представлением, и тот, кто сидит в этом кресле, ощущает себя на время спектакля вершителем судеб десятков сценических персонажей. Оперные кресла очень дороги и передаются по наследству, а в том кресле, что принадлежало папаше Омлета, теперь восседал некий Клав, к которому мой герой с раннего детства не питал никаких симпатий, подсознательно подозревая его во всех грехах мира.

Надо сказать, что Омлет, как, собственно, все жители Тании, обожал оперу, и отсутствие собственного кресла в ложе воспринимал как личную трагедию. Можете себе представить, что он ощутил, узнав, что в его фамильном кресле восседает нелюбимый им Клав!

Месть, благородная месть! Жажда мести куда более ужасна, чем обычная жажда, когда хочется пить, и тебе кажется, что ради глотка воды ты способен не только отнять бутылку с соской у невинного младенца, но можешь даже убить и использовать труп по назначению, ибо известно, что все организмы на девять десятых состоят именно из воды.

Перед бедным Омлетом, поклявшимся отомстить обидчику за гибель отца, возникает дилемма, выбор. Во-первых, можно явиться в театр на представление, войти в ложу и влить Клаву в ухо тот самый настой, каким в свое время воспользовался преступник. Это эффективно, это легитимно (месть, благородная месть!), это эффектно, наконец, поскольку каждый присутствующий в зале и на сцене лично убедится в том, что Омлет, шпиц Татский, не прощает и не забывает.