Владимир Орлов - Шеврикука, или Любовь к привидению

– Поводом к появлению у нас, Шеврикука, вы могли держать интерес к судьбе двух вещиц, – Гликерия ударила пальцем по клавише.

– Ну хотя бы, – сказал Шеврикука.

– Можете не беспокоиться. Они не утеряны и в хорошем виде.

И Гликерия соизволила повернуться лицом к Шеврикуке, подняла левую руку, на пальце ее Шеврикука увидел перстень, уже предъявленный публике в нижних палатах дома Тутомлиных и золотым ударом чуть было не сжегший там паутинью нить, державшую Шеврикуку. Монету Пэрста-Капсулы вправили в перстень. А фибулу?

– А вторая вещица с лошадиной мордой, – сообщила Гликерия, – подошла к поясу. Через день приходится надевать костюм для верховой езды.

– Этот перстень – и шорты? – все же не удержался Шеврикука.

Он чуть было не развил свои сомнения: сочетается ли свежее изделие ювелиров со спортивной одеждой, чуть было не поинтересовался, нужда или блажь заставила Гликерию гулять под сводами с веером в руке. Но мысль о суверенности причуд и прихотей Гликерии остановила его. Он разглядел левую бровь Гликерии. Она была рассечена и совсем еще не зажила. И ведь на Покровке текла по щеке Гликерии кровь. Конечно, ко скольким странностям приходилось привыкать. И все же, и все же… На плечах, руках, лицах Дуняши и Гликерии Шеврикука видел следы противостояния на Покровке, для других уже исчезнувшие, они его не трогали, а вот рассеченная бровь озадачивала… Ну ладно. Вглядываться в лицо Гликерии Шеврикука себе запретил, полагая, что на это есть причины. Серые глаза Гликерии были надменно-враждебные, и это Шеврикуку устраивало. При этом он, Шеврикука, был перед ней и его перед ней не было. В глазах Гликерии появилось знакомое Шеврикуке свечение, обещавшее игру молний, движение вихрей, ухарскую езду по вертикальной стене. Гликерия нечто обдумывала. Она, видимо, пришла к решению, а теперь в голове ее возникали подробности затеи с мелкими распутьями, выбрать единственную линию она, наверное, по обыкновению, сразу не могла, готова была нестись по всем тропам, и если он, Шеврикука, признавался сейчас Гликерией реальностью, то только для того, чтобы эту реальность с пользой поместить в свою затею. «Ага, а этот пригодится мне для…» «Пригожусь, как же, пригожусь, – думал Шеврикука. – Но и вы мне пригодитесь…»

– По-моему, вы рискуете, – сказал Шеврикука, имея в виду перстень и улучшенный пояс для верховой езды. – Вам не кажется?

– А вам досадно? – спросила Гликерия. – Или боязно, за себя, естественно? Или вам жалко?

– Мне не боязно и не жалко, – сказал Шеврикука. – И риск я держал в соображении совсем иной.

– Я поняла, – сказала Гликерия. – Кстати, если вам нужны ваши вещицы, то пожалуйста…

– Нет, пока они мне не нужны, – сказал Шеврикука. – Может быть, и вовсе не понадобятся. Может быть, они и никому не понадобятся. В том числе и вам.

– Вот как?

– Не исключено, – сказал Шеврикука.

Невзора-Дуняша взяла новую грушу.

– Он у нас будет проводником, Гликерия Андреевна, – объяснила Дуняша. – Из него выйдет проводник.

– Дуняша, я не просила тебя… – нахмурилась Гликерия.

– Гликерия Андреевна, он ведь долго будет церемониться и делать вид, что ни о чем не знает, – сказала Дуняша. – А я уверена, что такой любознательный и проныра не мог не быть на Покровке.

– Проныра? – спросил Шеврикука. – Или пройдоха?

– И проныра! И пройдоха! Ведь был там?

– Ну был.

– Вот! – обрадовалась Дуняша. – И не слушайте его объяснений, отчего он вздумал туда проникнуть. Он наврет. И Совокупеева его замечательная там геройствовала!

– Это плодотворная мысль – связать меня с Совокупеевой, – попытался улыбнуться Шеврикука, но улыбка его вышла сердитой. – Помнится мне, эта замечательная Совокупеева происходит из квартиры на Знаменке, где шляется по ночам Дама-привидение с отрезанной башкой!

– Да! Шляется! Ну и что! – возмутилась Дуняша. – А Совокупеевой или ее подельщикам, проживающим в Землескребе, дом на Покровке мог показать ты.

– Ага, – согласился Шеврикука. – Я их готовил, я с ними и репетировал. А не разумнее ли предположить, что это красавица Дуняша пригласила с неизвестными мне целями на Покровку свою квартирную приятельницу? Кстати, почему бы не привести туда отставную прокуроршу с ее семнадцатью кошками?

– И с двумя котами! – бросила Дуняша.

– И с котами! В штанах. Эффекту вышло бы больше. Богатые гости стонали бы! Хотя японцу понравилась Александрин. Более других привидений. А у японца есть вкус.

– Александрин – самозванка! – воскликнула гневно Дуняша. – А японец твой дурак!

– Прекратите перебранку, – тихо и твердо сказала Гликерия. – Стыдно и бессмысленно.

– Я молчу. Молчу, Гликерия Андреевна, – сейчас же капитулировала Невзора-Дуняша и лукавыми глазами пообещала стать паинькой. – А ты, Шеврикука, не ехидничай и не задирайся.

– Из всего разговора, – сказал Шеврикука, – я могу вывести следующее: Совокупеева действительно для вас самозванка, в сговоре с ней вы не были. Теперь ваше положение представляется вам выгодным, вы его собираетесь укрепить и использовать для… Умолчим для чего… Зачем-то вам показалось необходимым, в частности, товарищество с Совокупеевой, но не вышло, дружбы не получилось. И решено для ваших выгод сделать меня проводником.

– Мы вас не звали, – сказала Гликерия. – Вы пришли сами.

– Не звали, – согласился Шеврикука. – Но имели в виду.

– Ох, Шеврикука, то, что ты фантазер, известно всем. А ты еще и много о себе понимаешь! Тоже мне проводник! Иван Сусанин! Дерсу Узала!

– Дуняша! Прекрати! – возмутилась Гликерия. – И вытри сок на подбородке. Как ребенок! Но в том, что вы, Шеврикука, преувеличиваете свое значение, она права. Да, я о вас помнила, но из этого не следует, будто я решилась попросить вас об одолжении.

– Это так, – сказал Шеврикука. – Вы и никого не попросите о каком-либо одолжении. Но вот я появился, и некая боковая мысль обо мне, как о подсобном средстве, вроде весла, или половой щетки, или уздечки, у вас, несомненно, промелькнула.

– Промелькнула, – кивнула Гликерия. – Но теперь улетела. И видимо, навсегда.

– Другая щетка найдется, – успокоил ее Шеврикука.

– Найдется, – сухо подтвердила Гликерия. – Но это уже будет и не щетка, и не весло, и не уздечка.

– Хорошо бы не веер, – не удержался Шеврикука. – Недавно явление веера вызвало у меня мысли о провинциализме и зряшном желании выглядеть богато.

– Вас дурно воспитывали, – сказала Гликерия.

Губы Гликерии сжались. Она рассердилась, резко крутанув стул, вернулась к клавишам фортепьяно, и не вылупившиеся птенцы стали дергаться, биться в камерах несокрушимой скорлупы. Шеврикуку должны были бы выгнать, но его не гнали. Ему бы встать и уйти, но он не вставал. «Веер, веер! – пришло в голову Шеврикуке. – А сам повязывал бархатный бант!»