Владимир Орлов - Шеврикука, или Любовь к привидению

Разбудило его слово «предосудительно».

– Предосудительно ли совершать… – размышлял Увещеватель. – Многие могут назвать эти деяния предосудительными…

«Что, что предосудительно?» – взволновался Шеврикука. А он уже сообразил: колыбельная отзвучала. Голос Увещевателя его более не укачивал.

– Предосудительно ли возомнить себя неким творцом или хотя бы начинателем и новоделом, создать тень-привидение утомленного жизнью чиновника Фруктова и заставить ее гулять по зданию…

«Не возомнил я! Мне и в голову не приходило возомнить! Я так… Пошутил…» – готов был начать защитительную речь Шеврикука. Но Увещевателю, оказалось, не нужны были его оправдания и объяснения, или пока не нужны, он продолжил:

– Интерес к привидениям в рассматриваемом случае вообще чрезмерен. А не вреден ли он? Не пагубен ли? И не была ли безрассудным нарушением приличий пролаза на смотрины дома Тутомлиных, расположенного, заметим, в историческом отдалении от Останкина?..

– Тут любопытство… – принялся бормотать Шеврикука. – Именно ложно развитая любознательность…

Но Увещеватель не пожелал слушать его бормотания.

– А история с Тродескантовым. Гибель или исчезновение честного и трудолюбивого домового Тродескантова при исполнении тем, обратим внимание, дежурных занятий… Не предосудительно ли в ответственную пору угрозы со стороны наглых зломыслителей…

– При чем я и Тродескантов? – искренне удивился Шеврикука. – Я тут ни с какого бока ни при чем!

– А потакание безоглядной похоти ученой дамы Легостаевой, направившее женщину в известное положение?.. Хорошо ли это? Праведно ли? Или противоестественно? И нет ли тут легкомысленного выхода из круга оправданных полномочий?..

– Я же по Перечню услуг. Я ее не вынуждал, а по ее заявке… И если возникнет младенец, то он от Зевса. Или от следователя из крепости… Или еще от кого…

– И можно ли назвать прилежным и соблюдающим радетельные нормы труженика домосодержания, если он обижает своего же квартиранта Радлугина и даже издевается над ним, в частности, из-за того, что тот норовит проявить себя добродетельным гражданином? И не печально ли становится оттого, что некто, как бы прикинувшись представителем уважаемых структур, обременяет солидного человека дилетантскими поручениями, да еще и заводит странное «дупло» из странного существа подозрительного происхождения, с дурной легендой и раздражающим именем?..

«Так… – протянул про себя Шеврикука. – Приехали и к Пэрсту-Капсуле…»

– А приступы безрассудства и честолюбия или гордыни, подтолкнувшие к доверительным отношениям с Отродьями Башни, и одним из самых ловких, назвавшимся Бордюром, и опасными исполнителями типа Б. Ш. или М. Д.?.. И это в пору, о какой лучше не говорить…

«Так… – только и мог повторять теперь Шеврикука. – Так…»

– При этом очевидно и стремление пробиться в коммерческие дела под видом якобы паркетчика, и уже обещаны за заслуги месячный оклад в сорок пять тысяч с индексацией и катание к местам якобы паркетных настилов в автомобилях иностранных пород…

«Мало ли чего наврет Дударев! И не слышал я пока о сорока пяти тысячах и катаниях!» – хотел было заявить Шеврикука, но сразу понял, что в возражениях его нет смысла. Не слышал («пока»!) и никогда не услышит.

– Коммерции и добывание пустых средств можно было бы объяснить пагубным влечением к известной особе, но вроде бы подарки, побрякушки и цветы более не нужны, вроде бы с известной особой происходит разрыв… Не так ли? А? Значит, страсти и пороки могут устремиться и к иной, не менее пагубной цели…

«Пожалуй, хватит. Можно ведь и оглашать конец. Что далее утруждать себя. Все ясно…» – уныло, обреченно думал Шеврикука. Выходило, что он был не готов к этакому протеканию разговора. Самонадеянным растяпой отправился в Китай-город. Но если бы и был готов к разговору, что бы изменилось? Ему бы теперь горевать о себе, а он начал досадовать о том, что не отладил неисправные контакты в светильнике Бабякиных на пятом этаже и может случиться замыкание. Обещал отладить и не отладил. И Пэрст-Капсула потеряет без него кров. Хотя Пэрст небось не пропадет…

– Шеврикука… Шеврикука… Имя-то откуда возникло?.. Ах да, помним… Лет полтораста назад в Капельском переулке между Мещанскими, Первой и Второй, стояло деревянное строение в один покой, проживал в нем землемер Шеврикука Николай Андреевич с домочадцами. Был там, естественно, домовой. Имел право называться Шеврикукой, коли б захотел, отменив прежние имена… Или вот. В полесских землях в мокрых местах водятся куки. Кукиш изобрели вовсе не они, не они… И появлялись там иногда, утверждают иные, шеврикуки… Будто бы домовые, может, на кого-то обиженные, может, на хозяев или еще на кого-то, и вот будто бы ушедшие погулять рядом с куками… А? Возможно и такое, почему нет? Погуляют, насладятся, обиды в них угаснут, и опять – домой, к делам… А? Или не так?

Если бы Увещеватель и ждал теперь слов Шеврикуки, Шеврикука разъяснять ему что-либо не стал бы. Но Увещеватель опять говорил сам с собой.

– Кука… Кука… Или скука? А? А может быть, и скука… Наша участь – бесконечность повторений сходных происшествий… Не это ли рождает скуку и хандру?.. А? Н-да…

Увещеватель вздохнул. И замолчал. И его участью, что ли, была бесконечность повторений сходных происшествий? Слова он произнес Шеврикуке знакомые. Они звучали не так давно на Звездном бульваре. Но соображения о чьей участи – своей собственной или его, Шеврикуки, – вызвали вздохи Увещевателя? Уж коли у самих хандра, то, пожалуйста, вздыхайте и нервически подхихикивайте! А его увольте от вздохов! Сострадания и жалости чинов ему не нужны! Не растягивайте свои удовольствия и приступайте к должному! Казните! Вздергивайте! Посылайте враздрызг! В распыл! Рассейте! Развейте над городскими свалками!

– Обол… обол… да… Обол… – Протянул Увещеватель, будто очнувшись от печалей. – Тот желтый кружочек-то с ликом правителя на аверсе… Он и впрямь служит как обол? Но обол был пропуском в царство мертвых. А туда пропуска давно отменены. Стало быть, этот кружочек – пропуск еще куда-то?.. Так ли? Возможно, что и так… Это интересно. Это важно… А?

Шеврикука был не здесь. Его уже сокрушал гром наказания. Однако он смог расслышать:

– Так где же искомая доверенность? Я вас спрашиваю, Шеврикука, где она?

– Какая доверенность? – Шеврикука словно бы выползал из небытия.

– Искомая. Разыскиваемая. Таинственно исчезнувшая. Пропавшая грамота.

– Какая доверенность? – повторил Шеврикука.

– Всеобъемлющая. Основополагающая. Или, как выводят нынешние нотариусы, – генеральная.

– И кто же в ней кому и что доверяет?

– А вам неизвестно?