Александр Житинский - Голоса

— Наливает.

— И ладно… Нынче дачников много, у меня стояли, а молока нет. Плохо! Савватеевы не дают, самим не хватает… Погоди! — вдруг сказала она, взглянув на Славика. — Чегой-то он у вас больно здоров. Сколько ему?

— Семь лет будет, — ответила Аня.

— Да неужто! Вы ж три года, как приезжали, разве нет? Неужто семь годов? Время-то, время!.. Скоро помрем! — заключила Люська, с шумом втягивая в себя чай.

Потом она снова полезла в шкаф и вынула оттуда завернутые в газету фотографии. Они были свалены все вместе, без всякого разбору: портреты родственников — мужчины в кепках, женщины в мелкой старательной завивке — с дарственными надписями на оборотах и клеймом райцентровской фотографии, любительские снимки, сделанные дачниками, еще какие-то маленькие, неизвестно откуда взявшиеся, и несколько покупных открыток с лицами киноактеров, которые тут, в этой пожелтевшей россыпи, выглядели как иностранные гости.

Почетное место в коллекции занимали фотографии, снятые Митей в прошлый приезд и присланные потом уже из города Аней в Кайлы. На одной из них Митя стоял с дедом Василием перед крыльцом и они оба улыбались неизвестно чему, глядя в аппарат. Дед был тот самый, которого Митя встретил в лесу — даже кепку он узнал. Митя удивился этой странности.

Аня и Катя с радостью разглядывали фотографии, запечатлевшие их в лесу, на копне сена, у входа в сарай с Бяшей на руках, на скамеечке у забора рядом с дедом и Люсей. Малыш обиделся, что его совсем нет на фотографиях, но Митя объяснил ему, что именно он, Славик, был тогда их фотографом и сделал эти снимки. Сам же, естественно, в кадры не попал. Объяснение удовлетворило Малыша.

— А вот, вот! — воскликнула Люся, вытягивая из пачки еще одну фотографию деда. Старик был запечатлен Митей один во дворе в тот момент, когда он распекал за что-то петуха и грозил ему палкой — совсем так же, как Мите в лесу. Петух смотрел на деда презрительно, чуть склонив голову набок. — Папка эту фотку на стенке держал. Нравилась ему, — сказала Люська и вдруг всхлипнула. — А я сняла, не могу смотреть. Совсем живой!

И вправду, дед Василий на фотография выглядел очень натурально. Мите удалось схватить мгновение, когда дед, только что закончив тираду, замолчал, еще прислушиваясь к звукам своего голоса и оценивая произведенное на петуха впечатление. На лице деда можно было прочитать одновременно и негодование, и удивление, и некоторую удовлетворенность собой и своей речью.

— А-а! Все помрем! — сказала Люська, махнув рукой, и спрятала фотографии.

Аня отошла к лавке, на которой стояла ее корзина, и вынула оттуда полиэтиленовый мешочек с чем-то розовым внутри. Она протянула мешочек Люське и сказала:

— Люсь! Это тебе подарок.

Люся ахнула и поспешно достала из мешка это розовое, оказавшееся красивой кружевной кофточкой на розовом капроновом чехле. Митя тут же опознал кофточку, поскольку сам подарил ее жене не далее как месяц назад. Купил он ее по случаю, вдобавок переплатил чуть ли не вдвое, а оттого страшно гордился подарком, хотя и вынужден был признать, что Ане кофточка велика. Неожиданная отдача кофточки Люсе несколько обескуражила Митю.

Люська повертела кофточку так и сяк, посмотрела на просвет и убежала за печку примерять. Митя приставил палец к виску и выразительно повертел им, адресуя жест жене. Аня только тихо рассмеялась. А Люська уже выплывала из-за печки в прозрачной розовой кофточке, надетой прямо на голое тело. Под кофточкой темнел черный лифчик.

— Бюстгальтер нужен другой… — растерянно сказала Люська, осмотрев себя в зеркале. — Ну как? — спросила она, взглянув на Аню.

— Очень хорошо, — убежденно сказала Аня. — Тебе как раз.

— А? Митя? — спросила Люська, поворачиваясь к Мите.

— Прелестно, — сказал Митя, все еще досадуя на Аню. Могла, в конце концов, с ним посоветоваться!

— Ой! Спасибо, Анюта! Чем же мне отдарить-то? — спохватилась Люся.

— Ничего не надо, ничего! И не думай! — сказала Аня.

— Куру бери, вот и все! — решительно заявила Люська и тут же выбежала из избы, приглашая всех следовать за нею. Богиновы вышли во двор. Люська уже выгоняла кур из огорода, размахивая прутом. Куры стремительно и бесстрашно бежали перед нею веером, стуча твердыми лапами по земле. Люська резко взмахнула рукой, что-то затрещало, и она застыла с выражением ужаса на лице. — Кофта… — прошептала она.

Капроновая кофточка не выдержала вольных движений и треснула на боку. Аня подбежала к Люське и всмотрелась в неисправность.

— Слава богу, по шву! — сказала она.

— Наплевать! — повеселела Люська и указала прутом на черную курицу. — Эту берите. У-у, нахалюга!

Аня поблагодарила, но сейчас же брать курицу отказалась.

— Пускай побегает, — сказала она. — Вот кончится у нас тушенка, тогда возьмем.

— Пущай побегает, — согласилась Люся.

Из Кайлов Богиновы направились в лес. Митя шел рядом с женой и незаметно для себя обижался. Обижался он одновременно на Аню и на себя: на жену за то, что не спросясь отдала Люське его подарок, а на себя потому, что не смог этого не заметить. В самом деле, денег ему было жалко, что ли? Или отдаренная курица никак не была эквивалентна кофточке? Об этом совсем уж стыдно думать!

— Люське эта кофточка как собаке пятая нога, — как бы невзначай заметил Митя.

Аня промолчала.

— Она ее будет надевать на торжественную дойку, — продолжал Митя уже назло, чтобы вывести жену из равновесия. — Коровы будут в восторге.

— А ты, оказывается, барин. Вот уж не ожидала, — задумчиво ответила Аня.

— Разве я не прав? — спросил Митя, уже предчувствуя, что ответит жена, и соглашаясь с нею.

— Оттого что она здесь живет и мотается на ферму три раза в день, и доит, и косит, и копается в огороде, а муж ее пьет и дерется, она ни настолечко по-человечески не хуже и не ниже, чем ты… Да, ты! Со всеми твоими недоступными идеями, с твоей головой и философией. И твое высокомерие мне непонятно. Люська имеет на счастье ровно столько же прав, сколько и ты… Да ей эта кофточка несчастная нужнее, чем мне, во сто раз! Она и надевать-то ее никогда не будет, а только вынет из сундука, поглядит и спрячет. Я же так никогда обрадоваться не смогу, как она обрадовалась! Нехорошо, Митя.

Произнеся эту речь, Аня отвернулась и отступила от Мити на шаг. А он, согласившись с ней заранее, уже радовался, что жена так ему ответила и что досада его бесследно прошла.

— Ты правильный ребенок, — улыбаясь, сказал Митя, приблизившись к Ане и погладив ее по плечу.

Но Аня так легко не меняла настроение. Она молчала и шла хмурая, все еще мысленно споря с Митей. Дети убежали далеко вперед по дороге и уже зарылись в малинник на опушке леса. То тут, то там из кустов мелькали белая Катина косынка и красная пилотка Малыша. День был чистый и немного ветреный.