Александр Житинский - Голоса

— Люсь, курицу сегодня возьмем, ладно? — сказала Аня. — Тушенка у нас кончилась.

Катя и Малыш понимающе переглянулись.

— Берите, не жалко. Я сейчас ее поймаю.

— Да мы ее не сейчас возьмем, а когда уходить будем.

— Так я ее в корзину посажу. Здесь, в сенях, — сказала Люська.

И она бросилась ловить курицу. Несколько минут в огороде слышались крики, а потом Люська проследовала в сени с черной курицей, которую она несла за вывернутые крылья. В сенях раздалось истерическое кудахтанье, потом все смолкло.

Митя методично щипал лен и складывал его небольшими порциями ровно на один сноп. Аня занималась тем же, причем так получилось, что они взяли по равной полоске и между ними уже шло незаметное соревнование. Дети шли следом, вязали снопы, пользуясь жгутами из тех же самых льняных стеблей, и расставляли их в пирамиды. Митя втянулся в работу и уже мог не думать о ней, а освободить голову для других, более интересных мыслей.

Митя думал о том, что здесь, в деревне, понимание, о котором он ночью говорил с Аней, заметно увеличилось в его душе. Он заметил, что всеобщая связь предметов и явлений, познать которую он стремился, стала обнаруживаться его чувствами непосредственно, минуя мышление. Только что упорядочив структуру материи и сведя ее ко времени, Митя вдруг обнаружил рядом с нею не менее величественную структуру, которую он окрестил полем сознания. Но назвать предмет — это еще не значит разобраться в его свойствах.

Митя вырывал из земли сухие пучки льна. С бледных корешков осыпались комочки материи. Все, что окружало Митю, да и он сам, было полем времени, принимающим разнообразные формы. Но мысль его, связанная, разумеется, с материей, работала все же независимо, воплощая одно из проявлений поля сознания. И Митя знал: рядом с ней, в том же пространстве, существуют мысли Ани, детей, Люси Павловой, существуют мельчайшие страсти, желания и надежды всех тварей природы — муравьев, жуков, птиц, коров. Митя чувствовал единство и неразрывность этого великого поля, не умея пока выразить связи не только что формулами, но даже словесно.

Тут опять всплыло беспокойство, которое мелькнуло и спряталось вчера при подходе к Кайлам. Теперь оно вынырнуло на поверхность в виде простой и обескураживающей мысли.

То, что казалось Мите венцом его поисков, было лишь половинкой целого. Единая теория поля, к которой он стремился, на самом деле должна была включать обе половины — и материю, и сознание. Только тогда можно получить действительно стройную картину мира. А он-то думал, что, сведя все ко времени, он в основном завершил работу, оставив себе только детальные выкладки и уточнение предложенных им законов. Другая половина разверзлась перед ним, точно бездна, одновременно пугая и маня его. Митя почувствовал себя совершенно беспомощным. Ведь ничего другого, кроме поля сознания, он не мог себе предложить в качестве инструмента для исследования того же поля. Более того, по мере углубления в его свойства поле сознания автоматически усложнялось за счет Митиных мыслей. Получалось нечто вроде бездонной бочки.

Между тем, пока Митя унесся по волнам своего поля сознания, Аня заметно опередила его на льняном поле. Митя заметил это и удивился. Ему казалось, что он работал с лучшим эффектом. Общая площадь убранного льна оказалась совсем небольшой. Громадное поле, покачивающее верхушками стеблей, вызывало примерно такие же безнадежные мысли, что были минуту назад по поводу другого поля.

И все же маленький клочок был обработан. Он вселял надежду.

— Все, хватит! — объявила Аня, выпрямляясь и утирая пот со лба. — Пошли обедать. Митя, тащи курицу!

Уходя с поля, Митя оглянулся. На расчищенном ото льна месте аккуратными рядами стояли пирамидки снопов. «Упорядоченная часть поля сознания», — усмехнулся про себя Митя и пошел за курицей.

В сенях стояла большая корзина без ручки. Из нее торчали прутья. Корзина была старая. Сверху на ней лежала ветхая, вся в дырах холстина, перепачканная к тому же куриным пометом. Митя взялся двумя пальцами за уголок холстины и отогнул край. В корзине он увидел притихшую и жалкую курицу. Она неподвижно смотрела прямо перед собой, в стенку корзины. Митя протянул к ней руку, и курица сразу же захлопала крыльями, отчаянно кудахча. Митя поспешно отдернул руку и опустил край холстины.

Подумав несколько секунд, он внезапно обрушил всю холстину на курицу и, ощущая сквозь ткань ее теплое тело, принялся заворачивать. Курица не сопротивлялась.

Он вынес сверток во двор и пошел по тропинке, догоняя ушедших вперед Аню и детей. Поравнявшись с ними, он показал добычу.

— Мы ее зарежем, мам? — спросила Катя.

— Придется, — ответила Аня.

— Ой, не надо! Мамочка, мне жалко! — со слезами в голосе запричитала Катя.

— Она же живая! — удивленно сказал Малыш.

— А кто будет ее… Это… — осторожно спросил Митя.

— Ты, — сердито сказала Аня и добавила: — Интеллигент несчастный! Небось в магазине покупаешь и ешь за милую душу.

На этом разговор прервался, и они доставили курицу в Коржино молча. Там Митя занес ее в сарай и оставил как есть, в тряпке. После этого он принялся настраиваться на убиение курицы, браня себя последними словами.

В самом деле, что за мягкотелость такая? Уж тогда надобно быть последовательным, принимать вегетарианство и так далее, чтобы с полным основанием отказаться от этой процедуры. И вовсе не жалость к курице останавливала Митю, а недавние его размышления относительно всеобщности сознания живого.

Ему вспомнились неподвижные глаза курицы, когда она там, в темной корзине, ожидала удара судьбы. Опять же глупо! Митя понимал, что он просто-напросто переносит свои чувства на курицу, как бы ставя себя на ее место — себя, с гибким и развитым умом, способным на предчувствия и предугадывания, с быстрым воображением, умеющим нарисовать в деталях картину гибели и ужаснуться, с памятью, наконец, хранящей такое богатство впечатлений, образов, знаний, что страшно становится при мысли о мгновенном и безвозвратном ее исчезновении. Но ничего этого нет у курицы.

И тем не менее, рассуждал Митя, что-то свое у нее есть, — иначе почему так тревожно и покорно ожидала она своей участи?

Неужели природа, предоставив человеку столько интеллектуальных возможностей бояться смерти, обделила этим курицу, породив на свет равнодушное к страданиям и гибели существо?

Вряд ли это так.

Значит, эта жалкая и глупая курица тем не менее участвовала каким-то образом в формировании общего поля сознания, а Митя, поставивший себе задачей изучить это поле, сейчас как раз и собирался при помощи топора вырвать из него маленькое, но важное звено.

С другой стороны, нужно было кормить детей.