Александр Житинский - Лестница

— Так будет лучше, — сказала Наденька.

— А Лариса Павловна про лестницу знает? — спросил Пирошников.

— Знает, все она знает, — поморщилась в ответ Наденька, а Пирошников вспомнил ночное пришествие Георгия Романовича и раздумывал, сказать Наденьке или нет. — Ну, ладно… Я постараюсь прийти пораньше, — сказала Наденька.

— Слушай, — сказал Пирошников, понижая голос. — Что же мне делать?

Наденька вздохнула и с жалостью посмотрела на него. Сейчас она казалась Пирошникову значительно старше его самого, хотя на самом деле было наоборот. Наденьке было не более двадцати двух лет. Она пожала ему пальцы и проговорила:

— Постарайся просто быть самим собой. Ну не знаю я, понимаешь, не знаю… Думаешь, мне так просто?

— Наденька, — сказал молодой человек, в первый раз, кажется, называя ее этим именем, причем испытывая неожиданное облегчение. — У меня дома есть немного денег. Может, ты съездишь, возьмешь?

— Съезжу, — просто сказала Наденька. — Только не сегодня. Потом, потом!.. — Она грустно улыбнулась. — Что будет потом? Никто не знает…

И она ушла, а Пирошников, так печально начавший новую жизнь, вернулся в комнату к Толику. Впрочем, несмотря на утреннее поражение, на душе у него после разговора с Наденькой сделалось светло, а недавние мысли относительно новой жизни показались вдруг не более чем глупым ребячеством.

Толик с покрытыми одеяльцем ногами сидел на диване. На одеяльце рассыпаны были открытки и фотографии, снятые, по всей видимости, со стены. Толик не взглянул на Пирошникова, углубленный в свою игру, а Владимир, обойдя стол, уселся чуть сзади и принялся наблюдать. Мальчик слегка насупился, но продолжал свое дело.

Держа в руке бумажного голубя, изображавшего самолет, мальчик с еле слышным завыванием производил им несколько плавных движений в воздухе, а затем тыкал его в какую-либо из открыток, разложенных перед ним. Тут же он тихонько изображал взрыв, после чего быстро рвал открытку на части и разбрасывал кусочки, а самолет поднимался вверх, отыскивая новую добычу. Пирошникову игра показалась жестокой, но вмешаться он решился лишь после того, как Толик уничтожил открытку с репродукцией картины Ван-Гога, которая изображала рыбацкие лодки на берегу моря.

— Тебе разве картинок не жалко? Тетя Надя будет ругаться, — сказал Пирошников недовольно.

— Это война, — сурово сказал Толик, закончив измельчение рыбачьих лодок.

И он с более уже резким звуком ткнул свой бомбардировщик в фотографию весьма миловидной девочки с бантиком и, произнеся «Кх-х!», смял эту фотографию, а затем и разорвал.

Владимир вскочил с места и отобрал у Толика картинки, на что ребенок нагнул бычком голову, метнув в Пирошникова яростный взгляд.

— Когда я вырасту, я буду солдатом, — неожиданно и твердо произнес он. — И всех убью!

— Посмотрим еще! — разозлившись, ответил Пирошников, которому мальчик не слишком понравился, что, впрочем, совершенно понятно. Владимир мало имел общения с детьми, хотя полагал в душе, что относится к ним с любовью, причем последняя подразумевала в детях необыкновенно смешные и милые существа, от которых сплошной восторг и удовольствие.

— Убью! Убью! — повторил мальчик, совсем уж набычившись и без тени шутки.

— Ладно, — примирительно сказал Пирошников и вдруг ощутил проснувшееся в душе благородство и нечто вроде отцовского чувства. — Вот посмотри… — И он извлек из пачки открыток другую репродукцию Ван-Гога, а именно известный автопортрет с отрезанным ухом. — Этот… Этот дядя был художником. Он рисовал картины, а ты их рвешь. Посмотри, каким он был. Ему очень плохо жилось, он был совсем один и отрезал себе ухо.

Толик недоверчиво посмотрел на репродукцию и пощупал свое ухо.

— А где оно? — спросил он.

— Он его отрезал, — скорбно произнес Пирошников. — Его нет.

— И выбросил?

— Откуда я знаю? Дело совсем не в этом.

— Он плакал? — спросил Толик.

— Не думаю, — ответил молодой человек. — Но ему было больно. Главным образом, морально. Ты понимаешь, что такое морально?

— Понимаю, — неожиданно кивнул Толик.

— Вот… У него был брат, с которым они дружили. У тебя есть брат?

Толик отрицательно покачал головой, и Пирошников заметил, что сосредоточенное и неприязненное выражение исчезло с лица мальчика, который, судя по всему, заинтересовался разговором.

— У меня тоже нет брата, — сказал Пирошников. — С братом было бы лучше, правда?

— Нет, — ответил Толик. — Он бы дрался.

Так они и разговаривали, молодые люди, о голландском живописце, а заодно о некоторых других вещах, в частности о родственниках, которыми оба собеседника довольны не были. Пирошников заметил, что Толик назвал Наденьку просто по имени, когда речь зашла о ней. О матери Толика Владимир не спрашивал, потому что опасался навеять на мальчика дурное настроение.

— Давай ты будешь моим братом, а я твоим, — предложил Пирошников.

Произнеся эти слова, он почувствовал душевную легкость, какой давно уже не испытывал, ибо не помнил, когда он предлагал кому-нибудь дружбу. Но мальчик неожиданно замкнулся и лишь замотал головой.

— Я жду папу и маму, — наконец объяснил он. — Они приедут с Северного полюса, а потом народят мне братьев. Много-много…

— Постой, — не понял Пирошников. — Мама же у тебя здесь. Тебя тетя Надя откуда вчера привела?

— От бабушки.

— А мама твоя где?

— На Северном полюсе, — печально проговорил мальчик и даже рукой махнул куда-то в сторону.

Пирошников ничего не понял из объяснений Толика. Выходило, что Наденька вчера вечером придумала всю эту историю с женщиной, ее новым мужем и прочим, — но для чего? Владимир как-то сразу поверил именно мальчику, потому что не видел причины, зачем Толику врать. Но Наденьке, Наденьке-то зачем?.. Он осторожно принялся расспрашивать Толика о его жизни, и тут выяснились некоторые подробности. Во-первых, мальчик считал себя племянником Наденьки и внуком какой-то бабушки Лены, у которой он до вчерашнего дня проживал. Во-вторых, родителей своих Толик не помнил, знал лишь, что они обитают постоянно на Северном полюсе, о каком имел представление очень смутное.

— Полярники они, что ли? — спросил совсем сбитый с толку Пирошников.

— Они там живут в ледяном дворце, — спокойно отвечал мальчик. — У них был самолет, но он сломался. Они его починят и прилетят.

Тут Пирошников удостоверился, что все это не более чем пересказ бабушкиной версии об отсутствующих родителях. Но Толик продолжал говорить, увлекшись, и рассказал много. Вкратце его рассказ выглядел следующим образом.

Отец Толика в пушистой шапке и такой же шубе охотился на белых медведей. Он был очень сильный и мог побороть много белых медведей сразу. Местные жители, которые там, на Северном полюсе, обитали, прозвали его за это Снежным человеком, а маму называли Снежинка. Она сидела в ледяном дворце и смотрела в бинокль по сторонам и тоже была очень сильная и красивая. Вдобавок они присылали Толику письма с разноцветными марками, а еще присылали подарки на день рождения и к Новому году. Но к сожалению, приятели Толика во все это верили мало, и если бы не письма с марками, то и вообще бы не верили. О последнем Пирошников догадался по слегка обиженному и настойчивому тону мальчика, излагавшего такую вот легенду.